— Вы говорите о произведении искусства. Но мне сказали, что украденный портрет — далеко не шедевр.

— А люди не застрахованы от ошибок! — пылко заговорила Лада. — Лично я исхожу из того, насколько художественное произведение на меня воздействует. Пусть в «Любовнице» недостает мастерства, но она написана эмоциональным человеком, может быть, безумно влюбленным в модель. В то время любили по-особенному — страстно, безудержно. Вам знакомо чувство фрустрации?

— Насколько я понимаю, вы имеете в виду состояние безысходности и отчаяния при невозможности самореализации?

— Именно. На мой взгляд, в нашем портрете есть нечто неудовлетворенное, щемящее, несмотря на видимую красоту и любование натурой. А манера исполнения новая, смелая. Конечно же, картина не вписывалась и не вписывается в рамки стиля эпохи, принятых норм, оценки мастерства того времени. Академическая школа приветствовала скрупулезно выписанные детали — складки там, манжеты и так далее, а личность на портрете возвеличивалась. Величие и блеск, помпезность — вот главное в портрете того времени.

— Не согласен. — Щукина почему-то вдруг потянуло спорить, обычно он избегал этого. — Я вчера взял альбомы у соседей, просмотрел живопись конца восемнадцатого — начала девятнадцатого века и нашел много замечательных картин.

— Безусловно, и тогда художники пытались выйти из установленных рамок, оживить, что ли, свои работы… — Лада вдруг осеклась, потом через паузу вздохнула: — Слышали бы искусствоведы, что я вам говорю, они бы меня убили.

— К счастью, вас слышу только я, — улыбнулся Щукин.

— Мне довелось видеть в оригиналах многие работы тех лет, и признаюсь честно: они не произвели на меня сильного впечатления. Что-то в них есть надуманное и неестественное, а то и сахарное. А личность художника не просматривается. А вот если бы вы видели нашу картину, то заметили бы тонкую, больную душу художника. Я не знаю, как это объяснить, но чем больше смотришь на «Любовницу», тем больше думаешь о художнике. В общем, лично я считаю нашу картину произведением искусства, хотя мое мнение в расчет не берут.

— Я услышал два разных мнения о вашей картине.

— И услышите их сотни. Сколько будет людей, столько и впечатлений. Это и значит, что картина воздействует.

— А как же веер, отвлекающий от модели? — щегольнул Щукин своими познаниями в живописи. — Это одно из доказательств, что картину писал не мастер.

— А если художник намеренно сделал акцент на веере, пряча таким образом свою возлюбленную? Может, это была его маленькая месть за ее равнодушие к нему?

— Как вы думаете, почему картину украли вместе с рамой? — неожиданно сменил Щукин тему. Лада отрицательно пожала плечами. Следователь вздохнул, предполагая, что больше ничего нового не услышит. — Значит, никто не проявлял особого интереса к картине…

Лада нахмурилась, видимо, вспоминая. Внезапно она подняла глаза, испуганно хлопнула ресницами пару раз и вымолвила:

— Интересовались.

— Да? И кто же?

— Это было… давно. Год назад. Однажды меня попросили провести экскурсию для одного человека, итальянца лет шестидесяти. Он был без переводчика, прекрасно говорил по-русски, но с акцентом. Знаете, итальянский акцент очень красивый…

— И что, что было? — нетерпеливо перебил ее Архип Лукич.

— Он сразу попросил отвести его к «Любовнице Синей Бороды».

— Так и сказал — «Любовнице»? Итальянец знал неофициальное название портрета?

— Ничего удивительного.