Сколько я тогда вытерпела! И он хочет, чтобы я его сразу же простила и приняла с распростертыми объятиями? Вот это уж вряд ли!

 Радостное чувство не проходило, и я все поняла. Вот, оказывается, в чем дело: мне больше не надо ходить на эту работу. Никогда больше не слышать Витькиного мата, вообще не видеть его мерзкой физиономии, не трястись, что он психанет и рявкнет мне, как Диме:

 — Ты у нас больше не работаешь!

 Эту работу я потеряла. Вряд ли смогу найти такую же хорошо оплачиваемую, но, честное слово, ни капли не жалею. Теперь я могу разговаривать нормальным языком, успокоиться, наконец, и не быть вечно на нервах, потому что у Вити такие принципы — даже когда все хорошо, вздрючивать персонал так, на всякий случай. И, господи, как же мне надоели запчасти для иномарок!

 Борька во сне обиженно зачмокал губами, я повернулась к нему: все понятно, я по привычке натянула одеяло на себя, и он замерз. Обиженный. Он стал очень похож на Лешку, я пощекотала его перышком, которое вылезло из подушки, он чихнул и… Оказывается, этот паршивец давно уже не спал, а притворялся.

 О повестке к следователю я вспомнила часов в одиннадцать, когда случайно посмотрела на часы. Мы вскочили как сумасшедшие, наскоро выпили кофе, и я кое-как привела себя в порядок. Хорошо, что Борька явился ко мне не пешком, а на машине, и, кстати, надо будет еще разобраться, как это та жена оставила ему машину. Насколько я представляю ее характер, Борька должен был уйти от нее в той самой одежде, в которой пришел два года назад, если только она не выбросила это старье.

 К следователю Мельникову я опоздала на десять минут. Он ждал меня, укоризненно поблескивая очками.

 — Извините, — я хотела наврать, что задержалась на работе, но вдруг он звонил на работу и ему там сказали, что в этой фирме я больше не работаю. Так что я решила поменьше говорить и побольше слушать и запоминать, как мне советовал Борька по дороге.

 — Садитесь, пожалуйста, — он сухо кивнул на стул.

 Пока он задавал всякие дежурные вопросы, я приглядывалась к нему. Такой интеллигентный очкарик, говорит вежливо, тихим голосом. Следователь мне не понравился, по-моему, я ему тоже.

 — Значит, вы, гражданка Родионова, утверждаете, что последний раз видели потерпевшую Миронову В. Ю. в понедельник в районе часа дня?

 — Да, конечно.

 — А как же получилось, что вы с ней разминулись?

 Я хотела сказать, что все уже рассказала операм, которые приезжали в нашу фирму, но Борька велел не спорить со следователем и повторять все хоть по десять раз, если он велит, только стараться не путаться в показаниях. Поэтому я еще раз повторила всю историю с троллейбусом и коленкой.

 — Х-м, ну и как сейчас ваша нога?

 — Спасибо, лучше, — невозмутимо ответила я.

 — А почему вы не обратились в травмпункт? Ну, милый мой, если я с каждой ссадиной буду по травмпунктам бегать да по очередям там сидеть, то когда же работать? Поэтому я спокойно сказала этому следователю Мельникову, что перед ним раздеваться, конечно, не буду, но если есть у них тут врач или на худой конец медсестра, то я им могу колено свое показать, и они убедятся, что ушиб там был ой какой здоровый! Следователь промолчал.

 — Продолжайте. Значит, когда вы приехали на ту остановку?..

 — Там никого не было.