|
У него лошади не забалуют - они умные. Когда чуют силу, смирно стоят. А кони у Князя были особенные - не догонишь, чудо что за кони. Боцман, значит, на козлах сидит, люльку курит, а Сеньке невмоготу: то с одной стороны пройдется, то с другой. Уж и не страшно было совсем - томно и обидно. Вроде как лишний он. Сбегал к одному углу, к другому - поглядеть, нет ли какого шухера. Пусто было вокруг, тихо. - Дяденька Боцман, чего ж они так долго? Боцман шестерку пожалел. - Ладно, - говорит. - Чего тебе молодому, здоровому тут париться. Сбегай, погляди, как фартовые дела делаются. Погляди и давай обратно, мне расскажешь, как калмыков кончают. Сенька удивился: - А просто деньги отобрать нельзя? Беспременно кончать полагается? - Это смотря сколько, - объяснил Боцман. - Если хрусту не так много, счет на сотни, то можно и не кончать, псы сильно искать не станут. А если там тыщи, то тогда лучше тушить. Купчина за свои тыщи псам большую награду посулит, чтоб землю носом рыли. Да ты беги, Скорик, не сумлевайся. Я тута и один справлюсь: Эх, сам бы сгонял, кабы ноги были. Сеньку долго упрашивать не надо было. Так застоялся, что даже в ворота не пошел - прямо через ограду запустил. Вошел в просторные сени, видит: прямо на стойке, ойкая от страха, лежит человек в поддевке. Голову закрыл руками, и плечи у него трясутся. Рядом, зевая - Сало, со скрипкой в руке (это левольверт так по-фартовому называется: скрипка, дрына или еще волына). Этот, что на стойке, попросил жалостно: - Не убивайте, господа налетчики. Я на вас не глядел, зажмурился сразу. А? Сделайте такое снисхождение, не лишайте жизни. Я человек семейный, православной веры. А? Сало ему лениво: - Не бось. Дрыгаться не будешь - пожалеем. - А Сеньке сказал. - Интересуешься? Ну сходи, побачь. Чего-то долго они. Потом колидор был, длинный. По обе стороны двери в ряд. В ближнем конце Авось стоял, в дальнем Небось (или наоборот, Сенька еще плохо умел братьев различать). Тоже со скрипками. - Я поглядеть, - сказал Скорик. - Одним глазочком. - Валяй, гляди, - белозубо улыбнулся Авось (а может, Небось). Тут одна из дверей стала открываться. Он ее ногой захлопнул и как гаркнет: - Я те вылезу! Из-за двери заголосили: - Кто это там фулиганничает? Мне до клозету требуется! Авось заржал: - В портки пруди. А шуметь будешь - через дверь пальну. - Господи снятый, - ахнули за дверью. - Никак налет. Я ничего, ребята, я тихонечко. И засов скрежетнул. Авось снова загыгыкал (все-таки это, наверно, Небось был - у того вечно рот до ушей). Показал Сеньке левольвертом на приоткрытую дверь посреди колидора - там, мол. Скорик подошел, заглянул внутрь. Увидал двоих смуглых, узкоглазых, к стульям привязанных. Один был сильно старый, лет пятьдесят, с козлиной бороденкой, в хороших клетчатых штанах, в шелковой жилетке с золотой цепкой из кармашка. Надо думать, барышник. Другой молодой, без бороды и усов, в ситцевой рубахе навыпуск - не иначе приказчик. Князь похаживал между связанными, помахивал кистенем. Сенька пошире дверь открыл - а где Очко? Тот чудным делом занимался: пером своим, из трости вынутым (шпага называется) полосовал перину на кровати. От этого из кровати пух летел, перья. - Фантазии не хватает, - сказал Очко. - Куда же эти друзья степей могли портмоне припрятать? Князь чихнул - видно, пушинка в нос попала. - Ладно, Очко, не потей. - Остановился перед приказчиком, взял его левой рукой за волоса. - Сами расскажут. Как, желтомордый, побалакаешь? Или яблочка железного погрызешь? И помахал кистенем перед рожей приказчика (никакой не желтой, а белой-пребелой, будто мелом присыпанной). Очко, наоборот, железкой махать перестал, сыпанул на ноготь порошку (марафет, сообразил Сенька) и запрокинул голову. Скорик поморщился - сейчас еще пуще Князя расчихается, но Очко ничего, только зажмурился, а когда снова глаза открыл, они у него сделались мокрые и блестящие. |
