– Нет! Нет, прошу, не надо!

– Ничего не поделаешь, придется. Останешься в этой лохани, пока температура не спадет, даже если придется тебя скрутить. Черт возьми, Бренна, ори сколько влезет, только не умирай! Я не позволю тебе уйти за Джемми, не позволю!

– Но почему? – всхлипнула она. – Почему ты так жесток? Мне больно!

Но ответа она не расслышала: он затерялся в ослепительно белом блеске, бившем в глаза.

Никогда еще ей не было так холодно. Казалось, даже кости превратились в осколки льда. Бренна тряслась в ознобе, тело конвульсивно дергалось, зубы стучали. Она сама не знала, как ей удалось поднять налитые тяжестью руки и натянуть одеяло до подбородка.

Девушка смутно осознала, что мигающий огонек лампы отбрасывает длинные тени на переборки. Рядом с койкой стояла оловянная лохань, до половины наполненная водой; на ковре темнели пятна.

– Лихорадка улеглась, – тихо сказал Кейн. – Я едва не уморил тебя, пытаясь сбить жар, но, кажется, все обошлось.

– Жар спал, – повторила Бренна. – Мне холодно. Ужасно холодно.

– Холодно? – Кейн вытер пот со лба. – Не может быть! Здесь жарче, чем в аду.

– Но мне холодно, – заплакала Бренна. – Я з-замерзаю.

– Хорошо, дорогая, твое желание для меня закон. Кейн укутал ее в одеяло и бросил поверх еще одно.

Бренна съежилась, забираясь поглубже в мягкий кокон.

– Хочешь воды?

– Да… да.

Кейн приподнял ее голову и поднес к губам оловянную чашку. Вода оказалась затхлой, с металлическим привкусом, но девушка в жизни не пила ничего вкуснее.

– Никогда не думала, что вода может быть такой восхитительной. Нельзя ли немного еще? – пробормотала Бренна.

Осушив две чашки подряд, она устало откинулась на подушку. Перед глазами снова поплыли тревожащие душу картины ночных снов: Мелисса Ринн, Тоби с его красными мокрыми губами…

Бренна с трудом покачала головой. Было нечто такое в словах Мелиссы… Но сейчас думать об этом не хотелось – слишком она слаба.

– Конечно, еще рано утверждать, но, похоже, тебе стало лучше, – заметил Кейн, отставляя чашку. Он тоже выглядел измученным: под глазами залегли черные тени. Панталоны и тонкая безрукавка были запачканными и мятыми, словно он спал, не раздеваясь.

– Благодарение Богу, температуры больше нет, и ты меня узнала.

– Что со мной было? Помню какие-то безумные сны. И ты кричал на меня. А дальше все расплывается.

– Ты заболела.

– Желтая лихорадка, верно?

– Да, – неохотно выдавил Кейн. – Но болезнь отступает. Я уже говорил, не все умирают. Думаю, ты одна из тех, кому повезло.

– Но ты ухаживал за мной и можешь заразиться! – испуганно прошептала она.

– Я уже переболел лихорадкой, не припоминаешь? – улыбнулся Кейн. – Так что не беспокойся.

Последующие два дня она провела в постели и почти все время спала. Изредка просыпаясь, Бренна всегда видела Кейна рядом. Он приносил еду, поил водой или обжигающе-горячим черным чаем, который кок заваривал для нее в огромных количествах. Кейн в выцветших панталонах и фуфайке разительно отличался от модно одетого капитана, поднявшегося на борт в начале путешествия. Он давно не брился; лицо заросло темной щетиной, что придавало ему вид человека сомнительной репутации.

К вечеру второго дня Бренна пришла в себя настолько, что нашла силы поинтересоваться, как идут дела на корабле.