Здесь же были Джеймс Медисон и Джон Джейв. Они горячо дискутировали о президентском этикете. Обсуждались противоположные варианты того, как титуловать генерала Вашингтона!

Лайон подавил зевок, вспомнив, как Адаме хотел, чтобы президента называли «его всемилостивое высочество». Это была вариация того же самого разговора, что и на обеде у Шиппенов более месяца назад. Лайона удивляло, что деятели, вместе с которыми он стремится к торжеству братства людей, могут терять столько времени на решение такого тривиального вопроса.

А ведь Гамильтон, Медисон и Джейв — авторы информационно-публицистического издания «Федералистские документы»!

Что касается самого Лайона, то к этому времени он уже выпил слишком много бренди и снова оказался на краю бездны своего горя и безразличия. Хэмпшир надеялся, что приезд в Нью-Йорк и встреча с людьми, которые в прошлом вдохновляли его, вернут ему желание заниматься политикой. Лайон отчаянно нуждался в том, чтобы у него возник мотив, или, как это формулирует доктор Франклин, взрыв чувств, для того, чтобы интересно и полноценно жить.

«Я не могу пойти сегодня к Джейвам, — устало подумал Лайон. — Меньше всего мне сейчас надо знакомиться с какой-то девушкой, которая боится выйти из комнаты!»

Капитан вдруг почувствовал, что кто-то наблюдает за ним, и посмотрел на застекленные двери. Там, в ярко освещенном зале, стояла Кларисса — видение в серебристой парче и бриллиантах.

* * *

Кларисса привезла с собой в Нью-Йорк служанку, надеясь выдать ее за свою дуэнью, коль скоро кто-нибудь поставит под сомнение поведение мисс Клоссен. Ей пришлось уплатить за две комнаты в кофейне вдовы Брэдфорд непомерно высокую цену.

Но оказалось, что это стоило того.

Извинившись перед Джоном Джейвом, Лайон быстро направился к Клариссе, не заметив Маркуса Римса, который следил за каждым его Движением. Спустя несколько мгновений Лайон вышел с Клариссой через парадные двери дома генерала Нокса, и они направились к его карете.

Кларисса очень удивилась, не понимая, что же могло случиться такого, что полностью перевернуло ее судьбу. Но у нее было мало времени задумываться над этой тайной, ибо в карете Лайон сразу потянулся к ней.

Оказавшись после столь долгого перерыва в его объятиях, Кларисса таяла от наслаждения… Она с жадностью прикасалась к его плечам, груди, лицу, гладила его золотистые волосы и, не выдержав, страстно впилась в его губы.

Клариссу настолько увлекли собственные желания, что сначала она не обратила внимания на реакцию Лайона. Он резко оттолкнул ее в тот самый момент, когда карета остановилась перед кофейней.

Они поднялись в ее комнаты, и Клариссе вдруг стало страшно.

Лайон ни разу не взглянул ей в глаза, хотя она внимательно следила за ним все время. Его красивое, надменное лицо было холодным, как скульптурный портрет, а глаза напоминали ледяные осколки сапфиров. Лайон запер дверь и, схватив ее запястья, поцеловал Клариссу так унижающе, так цинично. Его худощавые руки рванули бесценное серебристое платье и нашли ее груди.

Вот уже несколько недель Клариссу в снах преследовали воспоминания о его прикосновениях. Но сейчас Хэмпшир брал ее с сознательной жестокостью. Она чуть отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо, и увиденное поразило ее. В синих глазах Лайона не было даже желания. Только презрение и кровоточащая боль.

Слезы встали комом у нее в горле, и Кларисса поняла, что никогда, никогда не сумеет завоевать сердце этого мужчины.

— Что, черт побери, с вами? — резко спросил Лайон.

Она проковыляла к постели, сдерживая рыдания. Лайон отвернулся в поисках бренди или вина.