|
По нынешним временам ужин просто роскошный. Я наслаждался теплом и процессом наполнения желудка. У огня хлопотала святая Тереза Авильская, монахиня, выглядевшая лет на сорок, которую я видел в Риме, когда под окнами дворца Киджи проходила процессия «погибших», и еще одна незнакомая мне святая, казавшаяся моложе. Как я потом узнал — святая Клара. На самом деле она была старше лет на триста. Рядом, у того же костра, Плантар беседовал с братом Франциском. Говорили они тихо, но я понял, что речь идет обо мне, и навострил уши. — Да, я его узнал, — тихо сказал Франциск и с интересом взглянул на меня. — Очень хорошо. — Ему нужен опытный духовный руководитель. Святой кивнул, на минуту задумался, потом сказал: — Лучше, если это будет священник. Отец Хуан де ля Крус подойдет? Я помнил этого испанца по той же римской процессии, что и святую Терезу Авильскую. Я задумался о количестве Иоаннов в моей жизни. Честно говоря, отец Хуан меня пугал, хотя я и видел его лишь однажды и знал о нем только то, что он кармелит, Учитель церкви, поэт и знаменитый мистик. Неоднократно привлекался к суду инквизиции, пока наконец не был оправдан и канонизирован. Возможно, я предпочел бы отца Тейяра. Хотя его философия была слишком беспощадной. Все же у мистиков, как правило, больше оптимизма. — Думаю, да. Посмотрим. А он возьмется? — Он любит сложные случаи. В последней фразе слово «сложный» подразумевало «тяжелый». С Хуаном де ля Крус (или, на русский манер, Иоанном Креста) Жан познакомил меня утром. Прямой нос, маленькая бородка, одеяние кармелитского монаха и выбритая тонзура на голове. Выглядит лет на тридцать пять, не больше. Он напомнил мне Лойолу, но казался мягче и отрешеннее. Святой посмотрел на меня с интересом профессионала, как хирург на сиамских близнецов, которых было бы очень почетно разделить, или на больного, нуждающегося в пересадке сердца. Иоанн Креста начал с опросной исповеди, словно я неофит перед крещением. Исповедален в лагере не водилось, так что все происходило в его палатке. Он зажег свечу и попросил меня преклонить колени. Никаких икон не было, только медное распятие и еще рисунок, тоже изображающий распятие, падающее на зрителя, словно Пизанская башня. Ракурс показался мне интересным. Где-то я видел что-то похожее. — Убивали? — тихо спросил святой. Понятно. Значит, по заповедям. Ладно, есть надежда, что не будет спрашивать о всякой ерунде. — Да. В основном не своими руками. — Это лучше? — Нет. Но Эммануил принуждал меня. По собственной инициативе я бы не стал. — Антихрист вас связывал, приставлял нож к горлу и заставлял подписывать приговоры? — Нет. — А как? Честно говоря, никак. В каждый момент времени у меня был выбор, и я делал его сам. — Я боялся потерять место. Он вздохнул. — Но если бы я ушел тогда, я бы не смог спасти людей ни в палестинских пещерах, ни во Франции, ни в Риме! — Сеньор Болотов, это не гражданский процесс — это исповедь. — Ладно, моя вина. — Скольких вы убили? — Не помню. Иоанн приподнял брови. — Наверное, больше ста. Может быть, больше тысячи. В Японии я подписывал приговоры, не читая. У меня была депрессия. — Сеньор Болотов, перед кем вы оправдываетесь? Я — только свидетель, А Судья сам найдет для вас оправдания, если они есть. |
