На заключительном этапе этого разбирательства я почувствовал, что начинаю заболевать. В день, когда мы получили разрешение, у меня началась лихорадка. Едва добравшись до телефона, я попросил Кэлба вернуть наш лендровер, который он еще в конце прошлого сезона поставил в свой гараж. Кэлб ответил, что машины у него больше нет, и повесил трубку. Я слег.

Но в это время возвратился к жизни Тайеб. Он узнал, что за лендровер полагался налог, однако Кэлб, несмотря на уведомление, не стал его платить. Он просто вернул машину в таможню, а потом потерял ее технический паспорт. После этого не осталось никаких документов о провозе машины в страну и никакого способа их возобновления. К счастью, у меня сохранилась ксерокопия технического паспорта, и с ее помощью Тайеб мог получить документы на лендровер. Вооружившись пачкой бумаг, Тайеб, подобно танку, стал громыхать по бюрократическим колдобинам. Он переходил из приемной в приемную, махал руками, бумагами, заставляя чиновников ставить на них печати. Наконец, он добрался до человека, который сказал ему, что ксерокопия не действительна и что для возвращения лендровера нужен оригинал технического паспорта.

Тайеб взорвался.

Злиться на бюрократию глупо во всякой стране, а в среде от природы спокойных и выдержанных эфиопов это вообще бессмысленно. Но Тайеб был уже вне себя. Стукнув кулаком по столу, он закричал: «Я — бестолковый иностранец. Я делал все, что вы мне велели. Я получил бумаги, о которых вы спрашивали. Я ходил туда, ходил сюда. Целый день бегал по зданию. А вы теперь говорите, что все это — напрасно. Я не согласен. Подпишите вот здесь!» И чиновник так удивился, что поставил свою подпись.

На следующий день моя лихорадка прошла. Я пошел в министерство поблагодарить генерального директора, умудренного опытом человека, за разрешение на полевые работы. Директор открыл ящик стола и вытащил оттуда письмо.

Оказалось, что человек, претендовавший на дополнительную оплату, был злопамятнее, чем я думал. Он прислал письмо на бланке одного американского университета, в котором читал лекции. Адресованное в министерство, оно сообщало, что я не компетентный ученый, что наш с Тайебом отчет о геологии Хадара не заслуживает доверия, что находки, которые я «на время» вывез из Эфиопии, так и не попали в США для исследования, а отправлены в Кенийский национальный музей, где и останутся навсегда. Я был потрясен.

— У вас было это письмо во время наших споров с Ионом Кэлбом?

— Да.

— Мне бы хотелось иметь его копию.

— Я не могу дать вам письмо. Я сознательно умолчал о нем во время дискуссии, зная, что оно предрешило бы дело не в вашу пользу. И теперь я уничтожаю его.

Он порвал письмо. Этот эпизод вывел меня из равновесия. Благодаря ему я познакомился с оборотной, закулисной стороной антропологии, о существовании которой раньше никогда не подозревал.

Через несколько месяцев мы вновь услышали о Кэлбе. Он организовал свои собственные полевые исследования-экспедицию под названием «Рифт-Вэлли» — и пригласил некоторых американских ученых присоединиться к нему. К тому же он убедил одного эфиопского чиновника подписать бумагу, согласно которой изрядная часть территории Хадара, предоставленная ранее нам, переходила в его распоряжение. Тайеб и я вновь отправились в министерство. Атмосфера там заметно изменилась по сравнению с нашим предыдущим визитом. В здании было больше охраны, чувствовалось беспокойство в связи с назревающим правительственным кризисом. Министр, к которому мы пришли, выглядел настороженным и утомленным.

— Чиновник, подписавший этот документ для мистера Кэлба, — сказал он, — переведен на другой пост. Политическая ситуация, как вы знаете, сегодня не очень благоприятная.

Мы утвердительно закивали.

— Если хотите, мы можем наказать этого чиновника.