- Все ли, каналья, верно говоришь? - включился в допрос Лефорт.

- Яслями Вифлеемскими клянусь, что истину вам сообщаю. Ах, отпустите мою Грету, не мучьте ее! Ей так больно!

- А ну-ка, подробно опиши мне человека, что дал тебе бутылку с зельем, - продолжал Лефорт.

Трактирщик, сбиваясь, бормоча, как индюк, затряс щеками, но вскоре Лефорт уже мог сказать по-русски:

- Ну, верно, Левенрот и есть. Шведы испортили царя, но пока не вижу способа, как наказать нам их. Сам-один Левенрот бы не решился на такое злодеяние. Мню, что за спиной его стоит сам Карл Двенадцатый, а посему и челобитье наше он не примет. Скажет, что от пьянства али от чего ещё помрачился разум у вашего царя, - и вдруг, переходя на голландский, грозно обратился к трактирщику: - А припомни-ка, пивная бочка, не было ль кого вместе с кавалером, что вручил тебе то зелье?

- Был, был! - охотно закивал трактирщик. - Такой высокий, ничуть не ниже господина Михайлова, только лица его я не разглядел.

- Не разглядел... ну ладно, - с какой-то задумчивостью, все так же по-голландски произнес Лефорт, а после обратился к судьям: - Девку, полагаю, мы можем спустить вниз. Отец сказал все, только путь ещё ответствует на такой вопрос. - И трактирщик услышал: - Скажи, приятель, а сей второй, Левенротов спутник, где был, когда царя Петра заносили в комнату?

Трактирщик пожал плечами:

- Да где же ему быть? В той комнате, должно быть, и находился...

- Ну ладно... - как-то странно, будто себе под нос, буркнул Лефорт, махнул рукой, и Артюшка размотал конец веревки, что держала дочь трактирщика над полом. Обмякшее, обессиленное тело девушки, точно мешок с отрубями, упало на пол, и к нему, рыдая, проклиная себя в душе за жадность, бросился отец, чтобы поскорей укрыть валявшейся поодаль одеждой.

Когда голландцев, счастливых оттого, что удалось так легко избавиться от пытки, увели, чтобы в карете отвезти обратно в Саардам, Возницын осенил себя широким, медленным крестом и промолвил в бороду:

- Ну, Бога будем молить, чтоб государь наш Петр Лексеич поскорей очухался от зелья шведского. Надобно бы лекаря хорошего сыскать, чтоб противоотравных дал каких пилюль, кровь пустил али пиявок каких поставил позловредней. С царем недужным, испорченным нам в Москву возвращаться не с руки.

- Ладно, подлечим государя, - согласился Головин, и "судьи" стали подниматься из подвала в покинутый ими зал. Только Лефорт немного задержался.

"Ай да штука, - думал он про себя. - Не думаю я, что Левенрот только короткого обморока царю Петру желал. Да и как возможно человеку, впавшему в беспамятство, свалившемуся на пол, через четверть часа уже сидеть за кружкой пива, обнимать девчонку и выглядеть свежим и здоровым? Странная метаморфоза, под стать Овидиевой..."

С пушечной, ружейной пальбой, с фейерверками и маскарадами, с громким пьяным пением на улицах и потоками темного, светлого, легкого, крепкого пива, вливаемого в широкие луженые глотки торгового и рабочего люда, встретили новый 1698 год. Амстердам, так и не увидевший снега, стоял с незамерзшими каналами, с блестящими от частых дождей булыжными мостовыми. Холодный ветер гнал прохожих к камельку, к горячему с имбирем и перцем вину, в пивную или трактир. Русские послы, устроив все дела в Нидерландах, только и ждали того, что не спешивший покидать саардамскую верфь Петр Алексеевич, русский властелин, скажет им наконец:

"Все, бояре, с Голландией разделались - время дальше ехать".

Но Петр, какой-то не такой, словно бы притихший, ушедший в глубокий подвал своих невысказанных размышлений, сниматься с места будто не хотел.