— Своих людей не сдам.

— Я не могу их отпустить, — нахмурился Иван. — Приказ царя.

— Я за все ответственен. Мне и отвечать. Ты отпустишь их.

— Не могу.

— Тебе живым нужно меня взять?

— Живым, — еще сильнее нахмурился Иван.

— Значит, ты их отпустишь. Мне все равно жить осталось недолго. Днем раньше. Днем позже. А они — доброе дело делали. Не хочу, чтобы под горячую руку попались. Ослушаешься — пулю себе в голову пущу. То дело верное. Если должно приложить и рукой не дрожать, смерть в мгновение, а голова в труху.

Окольничий задумался.

Ослушаться царя? Дурная идея. Так ведь и этот вроде как не шутит.

— Неужто не боишься самоубийцей стать? — наконец после минуты раздумий произнес Иван.

— Боюсь. А что делать?

— Деметрий, — хмуро произнес Хосе. — Не надо.

— Чего не надо? — громким голосом начал возмущаться Дмитрий, так чтобы и окольничий, и стрельцы все слышали. — Вы давно на дыбе не висели? Чай не для радостных объятий Борис Федорович стрельцов прислал. Испугался. Мало ли я бучу подымаю да злоумышляю что против него. Разобраться-то разберется. Наверное. Только вы после пыток уже все переломанные будете. А то и головы порубят. Нарветесь на деятельного дурака, и поминай как звали. Я убедил вас идти за мной. А значит, мне за вас и ответ держать!

— Проклятье! — прорычал Густав и пошел разбирать баррикаду у двери.

— Ты чего?

— Да ну к черту! Гнилая история! Мы же все слышали! И казаки, и гости эти торговые свою вину признали. Неужели царь не послушает?

— А если не послушает? — нахмурившись, громко спросил Дмитрий. — Или услышит что не то? Ему-то и меня, и англичан на одном эшафоте удобнее всего развесить.

— Если так, то нас все одно перебьют, — буркнул Густав. — Уйдем мы сейчас или нет. Найдут. Из Московии не так и просто выбраться.

— Окольничий! — крикнул Хосе, подумав. — Так еще местных поспрашивай. Тут, считай, вся улица уши грела о нашу перебранку с казаками.

— Поспрашиваю, — кивнул окольничий, мысленно крестясь. Не в том он был положении, чтобы не выполнять царский приказ. Сказано живыми доставить, значит, живыми. Привезет трупы, с ними не закопают, но в опалу попадет совершенно точно. Что он, глухой? Люд московский не простит царю смерти Дмитрия. На вилы поднимет. Да и среди стрельцов за спиной ворчание. Кое-кто, из старослужащих, шепчет чего-то да крестится. Ой неспроста. В такой напряженной обстановке любой промах может обернуться реками крови.

Глава 7

10 октября 1603 года, Москва

Царь Борис сидел нахохлившимся воробьем и напряженно разглядывал треснувшую ножку стола. Рассохлась, видимо.

Ситуация ему нравилась все меньше и меньше.

Только что от него ушел патриарх, доложивший свою часть расследования. В очередной раз подтвердив невиновность Дмитрия и пришедших ему на помощь немцев. Даже более того. Оказалось, что они грудью встали на пути бунта, который пыталась поднять Московская компания англичан.

В самой же столице становилось жарче день ото дня. Народ волновался.

И если простой люд — бог с ним. Перебесится. То волнения стрельцов и немецких рот сильно пугали. Он уже и так потихоньку охрану в Кремле менял на лично верных людей из числа поместного ополчения. Да на жалованье двойное поставил. Но все одно — страшно. Положение стало шатким как никогда.

Дмитрий же, к вящей грусти царя, стремительно превращался в народного героя.