— Але круль ждет, покуда холопы-московиты царя на рогатины вздернут? Ха-ха!

— Пора повоевать Московию! — Рослый обнял друга. — Споем, Стась?

Не дожидаясь согласия, басовито затянул:

На постоялом дворе в такую пору уныло и безлюдно, редкие гости остаются здесь в зиму. Только русские послы, прибывшие из Московии, да заезжие купцы из германских городов, еще не покинувшие Варшаву, гнутся на постоялом дворе.

В тесных комнатах-клетушках сыро, плесень на закопченных стенах. Посольский дьяк Андрей Иванов, засунув голову в кованый сундук, перебирал рухлядь, бубнил в сердцах:

— Доколь проживать здесь? Проклятая шляхта, им бы только драки да похвальбу безмерную. «Гонор! Отчизна!» — передразнил неведомо кого дьяк.

— Не бранись, Ондрей, — успокоил князь Волконский.

— Обидно, попусту колотимся, князь Григорь Константиныч. Слыхано ли, приехали посольство править, а нас только и того, что единожды к королю допустили. По достоинству ль?

— Подождем. Государь наказал ответ получить.

— Ахти, Господи! — Дьяк захлопнул сундук. — Я разе против? Кабы оно толком, а то ведь Мишку Молчанова отказали выдать. Разбойным людишкам потакают да еще ляхов, какие зло нам на Москве чинили, отпустить требуют.

— Думать надобно было, когда на разбой шли, — поддакнул Волконский. — Покуда мы с тобой, Ондрей, здесь проживаем, на Руси ворье озорует, против царя Василия князья мятеж учинили. Холопы армиями действуют. Послухи-мздоимцы из шляхты рыцарской донесли, Ивашка Болотников, какой над холопами воеводствует, в Речи Посполитой с Михайлой Молчановым виделся, стакнулись. Холопы именем самозванца Дмитрия воюют.

— Ты бы, князь Григорь Константиныч, поднажал на канцлера.

— Э, дьяк Ондрей, — безнадежно махнул Волконский, — чую, Сапега и король выжидают, чем воровской бунт на Руси обернется.

— Гиены, истинно гиены, — выругался дьяк. — Шакалы подлые.

— По всему сдается мне, сидеть нам здесь до весны.

— Истоскуется моя благоверная, — скульнул дьяк.

— Посольство править, известно, не мед варить, — согласно кивнул Волконский. — Или мы с тобой, Ондрей, мало в чужеземных краях живем? Поди, привыкла моя княгинюшка да твоя Окулинка. Зато, когда воротимся, заласкают-замилуют.

Волконский от наслаждения зажмурился, и у дьяка лицо стало блаженным. Он даже причмокнул от удовольствия.

— К весне, поди, усмирят мятежников, а там и мы прикатим.

За спиною Болотникова остались Северская Украина, брянская и орловская, калужская и тульская земли, щедро напитавшие его войско разным вольным людом и казаками, холопами и крестьянами.

Где Угра впадает в Оку, болотниковцы заступили дорогу воеводам Ивану Шуйскому, Трубецкому, Барятинскому. Не сумев прорваться к Калуге, царская армия под напором шестидесятитысячного крестьянского войска подалась к Серпухову. По крылам тревожили казаки. Налетят лавой с леденящим душу воем, пальнут на скаку из пистолей и, забросав дротиками, рассыплются, не принимая боя.

А в центре давили пешие болотниковцы. Не ордой дикой лезли, а полками со своими есаулами и полковниками. Большие и малые ватаги холопов со своими атаманами отбивали отставшие обозы, нападали на привалах.

Главный воевода Иван Шуйский отходил, не решаясь дать сражения, ожидал подхода брата Дмитрия с войском.

Кончался сентябрь 1606 года.

По утрам изморозь мучным налетом покрывала землю и припухлую траву.