По мнению Мод — так бы она выразилась, — он был тут весь.

— Ты имеешь в виду: мне было стыдно своей трусости?

— Стыдно из-за миссис Чёрнер; то есть из-за меня. Ты же была у нее, я знаю.

— Ты сам у нее побывал?

— За кого ты меня принимаешь? — Казалось, она крайне его удивила. — Зачем я к ней пойду — разве только ради тебя. — И, не давая ей возразить: — Что, она не приняла тебя?

— Приняла. Я, как ты сказал, была «нужна».

— И она бросилась к тебе.

— Бросилась. Исповедовалась целый час.

Он даже вспыхнул — так ему стало интересно, даже развеселился, несмотря ни на что.

— Значит, я был прав. Видишь, я знаю человеческую натуру — до самого донышка.

— До самого донышка. Она приняла мои слова за чистую монету.

— Что публика жаждет ее услышать?

— Что не примет отказа. Вот она и выложила мне все.

— Выплеснула?

— Выговорилась.

— Излила душу?

— Скорее, поняла и использовала свой шанс. Продержала меня до полуночи. Рассказала, употребляя ее слова, все и обо всем.

Они обменялись долгим понимающим взглядом, и, словно ободренный им, Байт дал волю языку:

— Ну и ну! Потрясающе!

— Это ты — потрясающий! — парировала Мод. — Так все сообразить. Ты таки знаешь, что такое люди — до мозга костей.

— Подумаешь, что такого я сообразил!.. — Больше в эту минуту он себе ничего не позволил сказать. — Не будь я полностью уверен, не стал бы я тебя подбивать. Только вот что, если позволишь, я не понимаю: когда ты успела так забрать ее в руки?

— Конечно, не понимаешь, — согласилась Мод и добавила: — Я и сама не совсем понимаю. Но раз уж я забрала ее в свои руки, теперь ни за что на свете не выпущу.

— А ведь ты прикарманила ее, не обижайся, обведя вокруг пальца.

— Вокруг. Потому-то мне и стыдно. Когда я вернулась домой со всей этой исповедью, — продолжала она, — я уж дома всю ночь до самого утра перебирала ее в мыслях, а поняв, в чем дело, решила: не могу… и предпочту краснеть от стыда, не сделав для нее обещанного, чем предать ее признания гласности. Потому что, понимаешь, они были… прямо скажем, были чересчур, — пояснила Мод.

Байт слушал, вникая в каждое слово.

— Они были такие замечательные?

— Бесподобные! Страшно любопытные!

— В самом деле, настолько захватывающие?

— Захватывающие, преинтересные, ужасные. Но главное — совершенно правдивые, и в этом все дело. В них она сама… и он, все о нем. Ни одного фальшивого слова, а только слабая женщина, растаявшая и расчувствовавшаяся сверх всякой меры, но и исходящая гневом — как носик чайника паром, когда в нем закипает вода. Я в жизни не видела ничего подобного. Излила мне все до конца — как ты и предсказал. Так вот, прийти сюда с этим багажом, чтобы торговать им — через тебя ли, как ты любезно предложил, или собственными бесстыдными руками, продав тому, кто даст наивысшую ставку, — занятие не по мне. Не хочу. И если это для меня единственный способ заработать деньги, предпочту умирать с голоду.

— Ясно. — Говарду Байту и впрямь все стало ясно. — Так вот чего тебе стыдно.

Она замялась: она чувствовала вину за как бы невыполненное задание, но в то же время оставалась тверда.