— А у меня почему всегда мурашки по коже бегают, как только ты начинаешь во что-то играть? Что это за игра, Фриссон?

— Ой, да ничего такого... Просто... — Фриссон вынул из-за спины палочку — а если точнее, то целых три. Одна из них была плоской щепкой, вторая — круглым сучком, вставленным в дырочку посредине третьей длинной палочки.

— Ну, и что? — поинтересовался я, не скрывая подозрительности.

— Да я... читал стихи, восхваляющие Полярную звезду, — пояснил Фриссон. — Она же всегда указывает путь на север, ну вот. Я просто так, я ничего такого...

— Ничего такого — вы только послушайте! Всего-навсего компас изобрел — больше ничего! — Я обошел поэта и встал за его спиной. — Веди нас, Фриссон. Покуда эта палочка направлена на нас, мы идем к югу!

Фриссон оглянулся. Вид у него был самый что ни на есть счастливый. Теперь он возглавил нашу экспедицию, а Гремлин, сердито бурча, поплелся в хвосте.

Прошел еще час, и я снова попросил всех остановиться.

— Так, — сказал я, — никакого толка. Мы пошли по прямой линии в соответствии с указаниями Фриссонова компаса, и вот она опять, эта треклятая береза. Честно говоря, так бы и спалил ее!

Ответом на это мое заявление был долгий тяжкий стон.

Я уставился на дерево.

— Не хочешь, а? Так может, отпустишь нас? — И снова послышался стон — жалобный, усталый.

— Савл, — окликнула меня Анжелика, — стонали слева, а дерево справа от нас.

Я сдвинул брови, прищурился и вгляделся в подлесок. И конечно, оттуда снова послышался стон — уже гораздо ближе.

— Всем назад, — скомандовал я.

И опять кто-то застонал — на этот раз близко и отчетливо, и вскоре на опушку вышла старуха. Она торопилась изо всех сил и в страхе оглядывалась через плечо.

Меня это сильно встревожило.

— Кто за тобой гонится? — крикнул я.

— Смерть моя! — вскричала старуха. — Уходи, глупец! А не то подхватишь оспу, которой я больна. Тогда и за тобой по пятам будет шляться смерть!

Все попятились, и я в том числе. Однако здравый смысл все-таки возобладал.

— От смерти, сударыня, не уйдешь. Вам следовало бы остановиться и сразиться с ней.

— Думаешь, мой господин дал мне силы бороться со смертью? — проскрипела старуха. — Вот уж глупец-то, трижды глупец! Как только смерть нагонит меня, меня заполучит дьявол! Бегите! — И она заковыляла прямо на меня.

Сработал рефлекс. Я отступил, но сказал:

— Если покаешься, я, может быть, сумею тебя вылечить.

Старуха остановилась передо мной, замерла. Она сверлила меня глазами так, что до костей пробирало.

— Можешь, так вылечи!

— Ты продала свою душу, — заметил я. — Я не священник, не бесогон, я всего лишь чародей. Но мои чудеса не возымеют власти над тобой, покуда ты принадлежишь Сатане.

— Тогда я каюсь! — Старухой вдруг овладел панический страх, она упала на колени и воздела руки к небу в молитве. — Господь на Небе... на Не... Господи Всевышний, спаси меня! Я знаю, что я этого недостойна за все то зло, что я сотворила, но пусть этот глупый волшебник спасет мою дряхлую шкуру, и тогда я больше никогда не стану творить зло!

Что-то зашуршало в тени деревьев. Я пристально вгляделся и протянул руку к Фриссону, сказав:

— Оспа.

— Уже нашел, — сообщил Фриссон и вложил мне в руку кусок пергамента. Я взял пергамент и зачел:

Стишок меня воодушевил, и я от себя добавил куплетик, который Фриссон не смог бы сочинить при всем желании:

Кто бы там ни шуршал, шуршание прекратилось.