Здешнюю растительность нельзя было назвать джунглями. Средиземноморье — это даже не тропики, а субтропики, посему здешний лес — это самый что ни на есть настоящий влажный субтропический лес. Мне, североамериканцу, многие цветы и деревья оказались знакомы, однако к такому количеству лиан я не привык. Они обвивали стволы, свисали с ветвей. Подлесок кончился ярдов через десять после того, как мы отошли от опушки, но зато появились цветы — всюду, куда только проникали солнечные лучи. Их аромат наполнял воздух, навевал воспоминания о ночных свиданиях, о тех подругах, что не ленились всякий раз являться с новой прической, и...
Нет. Эту мысль я запечатал большой тяжелой пломбой и изо всех сил задумался об... апельсинах. Окрестности на меня так действовали или нимфа распустила чары? Или наблюдалось что-то вроде самовнушения? В любом случае Тимея пыталась расслабить меня, размягчить, настроить на чувственный лад, подготовить к своему появлению.
Да уж не паранойя ли у меня началась? И верное ли тут слово «началось»? Может быть, я просто чего-то недопонимал? Или вообще мои мысли мне не принадлежали?
А деревья вдруг исчезли. И мы оказались на покатом лугу, по которому бежал ручей. Я ошарашенно оглядывался по сторонам, совершенно сраженный буйством запахов и цветов, количеством разноцветных бабочек всевозможных размеров. От ароматов закружилась голова... Я отчаянно пытался ухватиться хоть за какое-нибудь напоминание, что все не просто так, что на меня влияют...
— Унылик! Где Фриссон и Жильбер?
Тролль в ответ только зарычал, но все же указал на берег речушки. Я посмотрел туда, потом пригляделся повнимательнее. То, что я с первого взгляда принял за рощицу, на самом деле никакой рощицей не было. Там росли молодые деревца, но росли они настолько тесно, что между их стволами не смог бы протиснуться даже самый худенький человек. Конечно, Фриссон был не очень худенький, но Тимея и это предусмотрела: стволы деревьев обвивали лианы, и в результате получилась просто замечательная клетка. Выше, футах в восьми от земли, ветви деревьев изгибались практически под прямым углом, как я и думал, и давали тень, защищавшую пленников от палящего солнца. Речушка протекала так, что и с водой у них не возникало проблем. Но в реке плавали громадные ядовито пахнущие цветы, так что мои друзья с каждым глотком воды, видимо, переполнялись чувственностью и соответствующими желаниями. Я подумал о силе феромонов и о том, как трудно бедняге Жильберу выдерживать подобный натиск на его целомудрие.
Да, ему было худо, я угадал верно. Он стоял на коленях в углу «клетки» лицом к деревьям, уцепившись руками за стволы. Он молился. Глаза сквайра были закрыты, губы беззвучно шевелились, по лицу сбегали струйки пота.
Перегрелся, конечно. Ну разумеется, вон какой бледный.
Так. А Фриссон где?
Вон он, лежит па земле ничком — не человек, а куча тряпья. Последний раз такую жалкую кучку я видел после того, как затопило магазин вторсырья. Он лежал так неподвижно, что мне стало страшно. Но подойдя поближе, я услышал, что поэт стонет. Это меня немного успокоило.
— Фриссон! Жильбер! — окликнул я друзей. — Мы пришли, чтобы вытащить вас оттуда.
Фриссон вскочил на ноги.
— Господин Савл!
Жильбер резко обернулся.
— Чародей! Ты — наше спасение! Вытащи нас из этой клетки!
— Именно этого и жажду всей душой, — заверил я товарищей. Я ухватился за одну из лиан и потянул ее на себя. — На самом деле, — заключил я, — не такие уж они крепкие, Жильбер. Срежь одну мечом и...
— У меня нет меча.
— А? — изумленно переспросил я и уставился на ножны. Они, конечно, были пусты.
Жильбер покраснел и опустил глаза.
— Ведьма. |