К счастью, Унылик и Жильбер задали солдатам такого жару, что тем было не до меня. Тролль снова ухватил в каждую лапу по солдату, стукнул их головами и швырнул на землю, повалив при этом еще пятерых. А сам навис над ними, выставив громадные когти.

Но и Клаут зря времени не терял. Он совершал руками таинственные пассы и что-то распевал на древнем языке.

Фриссон лихорадочно перебирал обрывки пергамента и наконец нашел тот, что искал:

Цифры застыли в воздухе, а потом развернулись и устремились к Клауту и его воякам.

— Бежим! — крикнул капрал.

Все солдаты тут же вскочили на ноги и бросились врассыпную.

Унылик весело хихикнул и вприпрыжку побежал за ними.

Солдаты оглянулись, увидели тролля и припустились во всю мочь. Бегали они, спору нет, быстрее, чем тролль, но он все-таки попреследовал их какое-то время, вопя, рыча и вообще всяческими способами наводя страх.

Клаут вскочил верхом на мула и поскакал по дороге. На окраине он остановился, обернулся и посмотрел на меня. И, что-то распевая, вычертил в воздухе странные символы.

Фриссон тем временем разыскал в пачке еще одно стихотворение:

Мул исчез, а Клаут как сидел, так и шлепнулся на землю, пребольно ударившись копчиком. Он издал что-то вроде предсмертного вопля. И в это мгновение его настигли цифры. Клаут вскочил и заковылял прочь, держась рукой за ушибленное место. Цифры гнались за ним, жужжа, словно москиты, а нагнав, окружили облаком. Так он и убегал — в облаке цифр, крича от боли. Мало-помалу его жалкие вопли стихли вдали.

Вокруг стояла мертвая тишина.

Внезапно деревня огласилась радостными криками. Местные жители выбежали на площадь, подхватили на руки меня, Фриссона и Жильбера и пронесли нас по площади. При этом они распевали нам такие хвалы, от которых бы стыдливо зарделись Роланд и Артур.

— У меня хорошо получилось? — взволнованно крикнул мне Фриссон, восседавший на плечах у какого-то крестьянина.

— А ты думаешь, за что тебя славят? — крикнул я в ответ. — Ты был на высоте! И еще спасибо тебе, Фриссон, — ты мне шкуру спас. По крайней мере то, что от нее осталось.

Поэт понял намек и тут же принялся сочинять стишок, призванный излечить меня от укусов злобных цифр. Праздничное настроение крестьян несколько поутихло, как только возвратился Унылик. Тролль ухмылялся во весь рот. Крестьяне опустили нас на землю, отошли, посовещались и решили, что стоит заняться более насущным делом, а именно: поискать, чем бы накормить голодного тролля.

Нас они тоже накормили. Хорошее дело — крестьянская запасливость — утаили-таки кое-что, чего не удалось разыскать и Клауту с солдатами. Наступила ночь. Мы с Фриссоном завернулись в одеяла. Унылик уже храпел — ни дать ни взять храпящая горка. Жильбер встал на стражу.

Словом, мы попрощались с благородными селянами и тронулись в путь. Как только завтрак улегся у нас в желудках, мы зашагали веселее. И вдруг наткнулись на круг. Ну, то есть дороги сходились кругом, как если бы тут стоял знак кругового движения. Я остановился, нахмурился.

— Просто на редкость изысканная дорожная система. Почему бы не позволить дорогам попросту пересекаться?

— А потому, — объяснил Фриссон, — что тогда получался бы крест, как тот, на котором был распят Спаситель.

Он произнес запретные в этой стране слова, и, клянусь, я почувствовал, как сгущается воздух.

— Тут когда-то был перекресток, — сказал Жильбер. — Вот, смотрите, тут трава проросла, а когда-то шла колея. Приглядитесь, еще можно разглядеть священный символ.

Из-за этих слов воздух сгустился еще сильнее. Я пригляделся и действительно различил контуры былого пересечения дорог.

— Да они тут прямо фанатики какие-то.