Пока, во всяком случае.

    Оставлять теплое место у печки и снова плестись куда-то по морозу хотелось меньше всего. Однако пришлось. Такая уж она, доля ссыльного: вроде, и на воле, вроде, и срок оттрубил, – ан нет, топай через лес за семь верст киселя хлебать! Потому как не отметишься вовремя у урядника – загремишь обратно на каторгу, за неповиновение и нарушение "Предписаний, до ссыльно-поселенцев относящихся…"; если попытку побега шить не станут.

    Купец не соврал: почти у самой заимки начиналась широкая просека. Идти по ней было легче, чем по тропе; согретые чаем да каменкой, вы прибавили ходу. Когда лес наконец поредел, расступился, и вы вышли на берег замерзшей реки, смеркаться еще и не думало.

    – Как мыслишь, Княгиня, по-светлому до сей заимки обернемся?

    – Не знаю, Друц. Если будем здесь стоять да прикидывать – заночуем в сугробе. Пошли.

    Морозы в последние дни держались исправно – значит, шли без опаски ухнуть под лед. Благодаря толстому слою снега, бродни не скользили, так что до другого берега добрались быстро.

    Вот и село.

    Большие Барсуки действительно оказались куда поболе того же Кус-Кренделя, и люди здесь жили побогаче. Тем не менее, поповский домишко был заметен издалека, и не только по причине близости к церковке: высоченной хороминой и здесь, окромя батюшки, никто не мог похвастаться. То есть, позволить себе могли бы, есть на белом свете и Ермолай Прокофьичи, и всяко-разно! Однако народишко предпочитал достраиваться вширь, а не вверх. Один поп, видать, захотел быть поближе к Господу; с чердака войти в царствие небесное!

    Ну что ж, батюшка – он из духовного сословия, ему положено…

    – Не люблю попов, – на ходу процедила сквозь зубы Княгиня.

    – А кто ж из наших ихнего брата любит? – ухмылка разодрала твои промерзшие губы. – Что, небось, и к уряднику тоже на шею не кинешься?!

    Она остановилась.

    Обернулась.

    – А ведь прав ты, Бритый, – бросила вполголоса, назвав по кличке, что делала редко. – Злобы во мне накопилось. Я и раньше была – не подарок, а после каторги… Того и гляди – ядом плеваться начну!

    Помолчала.

    – Да сама, аспид глупый, от того яда и подохну, – добавила чуть слышно.

    Ты ничего не сказал.

    Дверь открыл парнишка лет четырнадцати, в чистой белой рубахе и портках черного сукна.

    Прямые волосы разделял аккуратный пробор; ровно посередине.

    – День добрый! Господин урядник у вас гостит? – упредив вопросы, поздоровалась-спросила Княгиня.

    – Истинная правда, у нас. С батюшкой моим обедать изволят. А вы кто будете?

    – Скажи господину уряднику: ссыльные, которым он велел явиться, пришли. Отмечаться.

    Еще некоторое время пришлось разглядывать захлопнувшуюся перед носом дверь, переминаясь с ноги на ногу и прихлопывая в ладоши – морозец давал себя знать. Зима уж на исходе, вот и лютует напоследок.

    – Заходите. Господин урядник вас примет. Вот только веничком снег с обувки обтрусите…

    Надо же: господин урядник вас примет! Ровно товарищ министра или глава Е. И. В. Собственной Канцелярии! Чем мельче бугор, тем больше гонору, дело известное.