Изменить размер шрифта - +
Акулька-Акулина, рябая девка-егоза; Александра Филатовна, маленькая женщина, пред которой весь персонал харьковского Зоологического сада на цыпочках ходит – да-с, господа хорошие, стучит пальцами.

    Постукивает.

    Легко-легко.

    А мнится: мадридские кастаньеты вплелись в хор. И сразу зябко вздрогнули плечи, чуя дальний танец, стук лег на стук, вспенивая журчание мандолины памятью о ушедшей, почти забытой, – бывшей! – жизни, что стала болью памяти.

    Спасибо за боль.

    – …вокруг Вашей смятой постели

    Поют и сражаются тени,

    И струны звенят, и доспехи звенят под мечами…

    Пусть Бог Вас простит,

    Наша леди,

    А мы Вас прощаем.

    В последний раз скрипнула трещотка.

    В последний раз отозвались тонкие пальцы на краешке стола.

    В последний раз всхлипнула струна.

    Все.

    * * *

    В тишине, в молчании покинула кресло Тамара Джандиери, кукла восковая. Спустилась с веранды, растоптала зелень травы, червонное золото листьев. Каркнула за спиной матушка Хорешан, следом порхнула – опоздала.

    Вроде бы и медленно шла юная Тамара, плыла случайным облачком, а догнать-упредить не вышло.

    Встала княжеская дочь перед Федькой Сохачем.

    Тамара пред Демоном.

    И ты, Княгиня, ты тоже опоздала. Все наоборот вышло; как в жизни не бывает, не должно быть. Твердо взяли девичьи ладони парня за щеки; наклонился Федор, себя не помня, к безумице; слились губы с губами.

    Надолго.

    Накрепко.

    А когда опять выпрямился парень, то глянул туда, где звонким клинком взвилась у стола Акулька-Акулина, жена законная, любимая. Ревнивая – хуже Отеллы-мавра, каким его Томмазо Сальвини-отец играл. Кто в тягости? кто на сносях?! я?! да своими руками!.. задушу!

    Плечами Федька пожал – аж жупан едва не треснул. Не виноват я. Веришь? И что сейчас делать, не знаю.

    Не виню, возвратился молчаливый ответ. Верю. И отдать – не отдам.

    Да только перехватила Тамара Джандиери те взгляды-разговоры на лету. Была девушка-красавица, умом скорбная, стала птица хищная. Вместо когтей, вместо клюва – нож серебряный, с ближнего стола подхваченный. Пошли они навстречу: рыба-акулька, чудо-юдо морское, зубастое – и орлица горная, клюв-когти во все стороны. Вовсе без ума пошли: к чему сейчас двум лютым бабам ум? слова? приличия?!

    Не дойти Тамаре до врагини. Закружил отец дочку любимую; перехватил Джандиери кровь свою порченую на полпути. "Браво!" – смеется. "Ай да Томочка!" – смеется. "Наша кровь!" – смеется.

    Гляди, Княгиня! – тебе б Акульку держать-успокаивать, а ты иного насмерть перепугалась. Никогда раньше не смеялся так полковник-Циклоп: взахлеб, себя хохотом расплескивая. Где и научился? зачем? к счастью, к беде ли?!

    Гости вид делают, что все в порядке. Гости – они люди умные.

    Им – разъезжаться, вам – оставаться.

    Ваше дело.

    * * *

    Еще через час, когда беда поутихла, сыграла ты для гостей на мандолине.

    Помнишь?

    Чтоб языками в городе не трепали.

    IV. ДРУЦ-ЛОШАДНИК или ЗВЕРСКАЯ ДАМОЧКА ПО КЛИЧКЕ "АКУЛА"

    Будь мудр, сын мой, и радуй сердце мое;

    и я буду иметь, что отвечать злословящему меня.

Быстрый переход