– …Услуга за услугу, милочка. Не расскажете ли вы мне, как вам удалось стать тем… э-э-э… кем вы есть? По рукам?
Вместо ответа ты наклонилась к кучеру, веля придержать лошадь. На тротуаре, по левую руку, стояла афишная тумба, и мальчишка-расклейщик заканчивал свою работу.
Большие, вызывающе большие буквы.
"Киммериец ликующий".
– Желаете программку-с? – мальчишка, заметив твой интерес, кинулся прямо под копыта.
Ты дала ему монетку; развернула глянцевый буклет.
"Музыкальная трагедия "Киммериец ликующий" по мотивам известной оперы, в постановке Московского Общедоступного театра. Музыка знаменитого английского композитора Роберта Э. Говарда, автора таких прославленных опер, как "Голуби преисподней", "Черный пуританин", "Черви земли" и др. Переложение и диалоги Говарда Лавкрафта, ливерпульского затворника-мизантропа, трижды обвиненного властями в некромантии и трижды оправданного судом присяжных (виза чиф-пастора Кромвеля, епископа Кентерберийского) за недостатком улик.
Роль Конана Аквилонского исполняет всемирно прославленный трагик Елпидифор Полицеймако…"
– Желаете посетить, милочка?
Но ты уже смотрела на афишную тумбу.
На цирковую афишу, где, сбоку от "Киммерийца…", в окружении аляповатых клоунов и акробаток, беззастенчиво рекламировался "чемпион мира, вселенной и города Урюпинска, борец-инкогнито по прозвищу Стальной Марципан."
– Шалва, – прошептала ты, с головой погружаясь в пучину совпадений, и не замечая, что шепот твой – тоже совпадение. – Знаете, Шалва…
Но теперь не ответил он.
Остановил кучера; спрыгнул на мостовую.
Огляделся.
Вот его лицо: каменное, напряженное, и только удивительная складка на лбу живет своей жизнью.
Циклоп почуял присутствие гостей в пещере.
* * *
– Шалва!..
– Минуточку, минуточку, дорогая… Сейчас!
– Шалва! да что же вы!
– Боже, какое воздействие!.. последний раз – в Каунасе, брал Туза…
– Шалва Теймуразович! Извольте объясниться!
– По-моему, надо в переулок… да, точно…
– Пес! давно не охотился?!
* * *
Мощная, высокая фигура Циклопа на миг застыла.
В самой неудобной позе: корпус излишне наклонен вперед, три пальца истово трут лоб, ноги полусогнуты в коленях… Будто и впрямь – вышколенного пса одернули поперек выполнения команды. Накинь овечью шкуру, дура-Рашка, проскользни между ног; беги, беги из пещеры прочь, пока есть время!..
А потом он выпрямился.
Убрал руку ото лба.
Вернулся к коляске – медленно, вбивая в булыжник мостовой подковки на каблуках сапог: будто гроб заколачивал.
Ах, сорвалась ты, девочка моя! сорвалась! вот и лети в пропасть: свистит ветер в ушах, виски переполнены обезумевшим пульсом, и острые клыки внизу текут слюной-слюдой в ожидании!..
– В моей семье, Эльза, считается позором бить женщину. Мужчине, который на это осмелится, сбривают усы. Имейте в виду: я слишком ценю свои усы…
Чувствуешь, Княгиня: руки обвисают мокрым тряпьем? Рот – пересохший солончак, и варан языка тщетно елозит от трещины к трещине? В трость позвоночника вставили тайную шпагу, и острие покалывает крестец изнутри? Мутит? подкатывает к горлу?
Перед Дамой Бубен стоял полковник Е. |