И опять промашка вышла. Ну, пускай не хари-морды-лика – сабли Валетовой ждал Федор, скипетра Королевского, ну, Десятки россыпью на худой конец. Перевернул карту (Акулина разожмурилась обратно, за свой краешек держится, смотрит!), дрогнул сердцем; утер пот свободной рукой.

    Чистая карта.

    Атласная; белая-белая.

    – А другую… другую можно?

    Это Акулина. Не утерпела, спросила; попросила, ломая гордыню. Успела, хорошая – промолчи она, так Федор тоже не постеснялся бы: "Можно? другую?"

    – Зачем? – спросил человек. Безразлично спросил, скучно. Зевотой рот скривил. И сам ответил:

    – Можно, дети. Вам сейчас все можно.

    Ухватила Акулина новую карту, перевернула – чисто. Третью – чисто. Федор уж все понял, а жене обидней обидного: пошла колоду тормошить-переворачивать, пустила чинским веером по-над травой…

    Все карты чистые.

    Все белые.

    А Федор ту, самую первую карту, в кулаке зажал. И захочешь отобрать – обломишься. Сердце Федьке подсказывает: правильно. Держи крепче. Вон, даже воробьишки галдят, чирикают: держи! Ветер в малиннике шебуршит: держи! Кузнечики скрипят отовсюду: держи!

    Одна песенка глупости в уши нашептывает:

    – В прозе жизни, как на тризне,

    Нету места укоризне -

    Третий-лишний, братцы-слизни!

    Слепнем, как кроты…

    – Все? – Федор спрашивает.

    – Все, – отвечает человек.

    – Ну, мы пошли?

    – Ага. Идите.

    Напротив белка по ветке скачет. Распушила хвост, нет ей дела до людей внизу. Непуганые здесь белки. Уйди, останься – ей, рыжей, без разницы.

    – Так прямо и идти?

    – Так прямо. А за ельничком налево и по краю холма. Не заблудитесь.

    ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

    В глаза тому, кто зовет себя… нет, иначе – кого зовут Духом Закона, не очень-то заглянешь. А и заглянешь – не много-то увидишь. Это так, мерещится без причины:

    …пальцы.

    Десять штук. Толстые, снаружи поросли бесцветным пушком. Ногти обгрызены. Лежат на краю столешницы: ромбы из лакированного дерева друг на дружку наползли, вот на этих ромбах и лежат. Словно мертвые. Ан нет, барабанить принялись. Там, там, тарарам… что там? тарарам?

    Опять успокоились.

    Лежат.

    * * *

    Первый шаг дался с трудом. И второй с трудом. Акулина сопела сначала позади, не трогаясь с места, а потом рванула шалой поземкой. Оттолкнула мужа, впереди пошла-побежала. Лопатки под платьем ходуном ходят, будто крылья подрезанные; норовят тело в небо кинуть. Забыли крылья о ножах-ножницах. Трепыхаются, молотят впустую.

    – Эй!

    Третий шаг вообще не дался. И Акулина вроде бы бежит, а вроде бы стоит. Белка с ветки дивится: была дамочка, стала подруга-белка в колесе.

    – Погодите! Забыл, совсем забыл… старый стал, глупый!..

    Федор и глазом моргнуть не успел, а жена любимая уже снова у бревна стоит. Злая – страсть. Небось, когда в смоляных волнах бок-о-бок плыли, когда небо ломтями пластали, нежить встречную спиралью закручивали, да так, что пепел во все стороны – меньше в ней злости пылало.