Как струна с пальца сорвалась.

    – Ну, тогда сходи в лабаз, возьми солонины кусок да сухарей – домой. Мужички-то не обеднеют, а у вас, я знаю, в избе – шаром покати. Батя, поди, пропивает все? Друц, ну хоть ты б ему вломил, что ли?!

    – Ой, спасибочки…

    Акулька потупилась, словно ей вдруг стало стыдно за свою родню. Шмыгнула носом и стремглав умчалась прочь, свернув за угол избы, туда, где был устроен лабаз с припасами.

    Уголек неожиданно дернулся, шумно фыркнул – и попятился.

    Ты успокаивающе потрепал коня по шее и, обернувшись, увидел выбирающегося из конторянки Федюньшу Сохача. Нет, конечно, испуг коня был где-то понятен: крестный сын вдовы Сохачихи и без того выглядел страшилой чащобным, а сейчас и подавно! Здоровенный парняга, способный в одиночку справиться с тяжелющей лесиной, весь скособочился, и шкандыбал нынче даже не по-человечески, ворочая непослушное тело из стороны в сторону.

    И все-таки: чтоб его лошади пугались?!

    – Куда прешь?! – строго прикрикнула на болящего Княгиня. – Иди ляг, дурила!

    – А-а…

    – Чего "А-а…"?! Чего "А-а…", я спрашиваю?!

    – Водицы б испить, – прохрипел в ответ Федюньша.

    И поковылял вслед за Акулькой за угол – там стояла бочка с питьевой водой.

    – Эк его… – только и смог выговорить ты.

    Уголек снова фыркнул, шарахнулся в сторону, увлекая за собой пустую волокушу, но ты успел удержать битюга за уздечку.

    – Тпр-ру! балуй мне! Вот сейчас подкуем тебя, красавца…

    И в этот момент из-за избы ударил, разом заложив уши, отчаянный, истошный визг.

    Визжала Акулька.

    А глотка у девки была – иерихонская.

    Стены рушить.

    ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

    Если крепко ухватить за вихры Акульку Луковку, а она не зажмурится от страха смертного, то меж серыми искрами ее глаз можно разглядеть:

    …ива.

    На берегу, у самой воды. Отчего плакучая? веселая ива. Весенняя. Склонилась ветвями к плеску-щебету, клейкими листочками вся обвешалась. Одинокий муравей по стволу карабкается. Два щегла в кудрях запутались, друг перед дружкой песнями щеголяют. Треплет ветер желтые косы, расплетает ленты, охальник. Ну и ладно, хоть день, да мой. Пусть.

    То не ива – девка; и не девка – ива.

    Не подумайте.

    * * *

    Угол избы-конторянки сам прыгает навстречу, уходит в сторону.

    Вот она: визжащая Акулька с вытаращенными от страха глазами. Лежа на спине, судорожно пытается отползти назад, увязая худыми лопатками в мартовской грязи.

    Рядом, возле бочки с водой, кривобоко ворочается Федюньша, норовит уцепить лежащий рядом топор-колун. Тело не слушается здоровяка – это тебе знакомо, козырной Валет? ох, как знакомо! – но парень буквально переламывает себя, пальцы вцепляются в топорище…

    Выпрямился.

    Неужто это девка скорбного чревом Федюньши так испугалась?! Вон и Уголек…

    От лабазной ямы боком вывернулась бурая, лохматая туша, зашлась грозным ворчанием. Ах, зараза! а ведь конь чуял, предупреждал!

    Медведица!

    Небось, лишь на днях из берлоги выбралась.