Мне уже было стыдно за себя до невозможности, и перед Чёрным драконом, и даже перед своим родом, но я не знала, что ещё можно сделать в этой ситуации.
— Мама, мне нужны бумага и карандаш, — произнесла, с трудом выговаривая каждое слово.
— Зачем? — сложив руки на груди, холодно спросила Камали.
Пришлось признаться:
— Потому что грасс под заклятием, и в этом состоянии он может есть или меня, или то, что ему дам я.
Повисшая на террасе пауза выразила нелестное мнение, что имели на этот счёт мои новые родственники.
— А я передумал, — вдруг произнёс древний. — Давайте отдадим её обратно Чёрному дракону!
— У ребёнка просто доброе сердце! — возмутилась одна из дракониц.
— Оно у неё странное, я вот лично не стал бы кормить того, кто мечтает мной закусить! — высказался суровый седовласый дракон.
— Серьёзно, сынок? — с прищуром переспросила бабушка Осаи. — А не ты ли волка домой приволок в пять лет?
— Он был одинок, у него не было семьи! — гордо ответил старец.
— Он был матёрым вожаком стаи и, сочтя тебя опасным зверем, увёл от своей волчицы, защищая её и волчат! Да кому я рассказываю?! — раздражённо спросила бабушка.
Закашлялась, чаем запила и сообщила:
— В общем, ребёнок определенно наш, Камали, можешь всем смело говорить, что родила её от Хатора, все одно кровь в ней Кириито, не иначе. — Посмотрела на меня, вздохнула и спросила: — Что делать будем?
— Я бы мог воздушника позвать, — меланхолично отозвался древний. — Но смысла нет — Главнокомандующий ветер его знает где.
Где бы он ни был, я надеялась, что сможет прочитать, если напишу.
Ещё я надеялась, что не сгорю со стыда, когда стану писать. А ещё я боялась даже взглянуть на Камали. Но именно она поднялась и тихо сказала:
— Идём.
Кабинет пра-пра-пра-пра-прадедушки Сумори находился на третьем этаже прямо в библиотеке, заполненной в основном книгами на древнем языке. Здесь располагался стол, большой, основательный и широкий, за ним стоял стул, и размером, и крепостью, вероятно, способный выдержать даже дракона в драконьей форме, а вот в остальных местах повсюду лежали подушки и мягкие коврики, коврички, ковры. На подоконниках, между стеллажами книг, на открытом пространстве перед столом.
— Это для детей, — пояснила мне Камали.
Я удивилась.
Библиотека обычно суровое место, куда детей вообще не пускают, а здесь…
— Дети — свет жизни, — улыбнулась мне мама и указала рукой на стол, предложив сесть.
Но я не стала. Медленно обойдя стол вокруг и зачарованно ведя по деревянной столешнице пальцем, я дошла до стула, взяла из пачки в открытом ящике лист, карандаш из стопки, в основном цветных и, видимо, заготовленных тоже для деток, огляделась и как-то сразу выбрала себе место — на подоконнике, где у стены лежала удобная алая, расшитая цветами подушечка, на которую я оперлась спиной, едва на сам подоконник взгромоздилась. Мама подошла и подставила мне под лист книгу, чтобы было удобнее писать, а затем тихо спросила:
— Миладушка, ты уверена?..
Она не договорила, но и не требовалось.
Помолчав мгновение, честно призналась:
— Я не знаю, что будет с Голодом, если не покормлю его сегодня. Просто не знаю. Мы не изучали заклятия подобного уровня, но, учитывая, что его мама всё время старалась быть рядом в лесу, боюсь, что ничего хорошего.
— У него есть мама… — протянула Камали.
— Грассы разумны, — пояснила я. |