|
Алиса стала рядом. – В чем дело? Ведь это же враг? – Да, но он только что сдался. Знаешь, кто это? Сирано де Бержерак! – О Господи! Де Бержерак открыл глаза и взглянул на Алису: – Вам следило бы сначала выяснить, как обстоят дела, мадам. Впрочем… люди так редко дают себе этот труд. Вода быстро прибывала, и палуба перекашивалась – этак де Бержерака –скоро покроет с головой. Он закрыл глаза и открыл их снова. – Бёртон? – Да? – Теперь я вспомнил. Как же глупы мы были оба. Ведь вы тот самый Бёртон… Клеменс говорил, что вас… завербовал этик. – Да. – Зачем же мы…тогда дрались? Я… слишком поздно вспомнил… нам… следовало бы отправиться… в башню… вместе. Теперь… я… Бёртон наклонился, чтобы расслышать угасающий голос. – Что вы говорите? – …ненавидел войну… и глупость… Бёртону показалось, что де Бержерак умер, но француз вымолвил еще: – Констанс! – потом вздохнул, и его не стало. Бёртон заплакал. Часть двенадцатая. Последние 20 000 миль Глава 39 Бёртону и Харгривз, наряду с другими оставшимися в живых пришлось выдержать гнев Ла Виро. Высокий, темнолицый, большеносый епископ бушевал битый час, расхаживая перед шеренгой «преступников». Они стояли у почернелого собора, огромного и крайне нелепого сооружения. Греческий портик с ионическими колоннами венчал луковичный купол с гигантской каменной спиралью на макушке. Все это были символы Церкви Второго Шанса, что не мешало Бёртону и прочим находить собор безобразным и смешным. Как ни странно, но именно дурной вкус Ла Виро, создателя этого архитектурного чуда, помог им выдержать гневную речь. Он был во многом прав, но нагородил и немало глупостей. Что ж делать – только он мог дать им Граали, одежду, кров. Поэтому спасенные не защищались, но давали выход своему гневу, втихомолку посмеиваясь над уродливым храмом и его строителем. Наконец Ла Виро устал живописать глупость, черствость, жестокость, кровожадность и эгоизм тех, кто стоял перед ним. Он воздел руки и заявил, что ему тошно на них смотреть. Он вернется в храм и помолится за ка убитых ими вироландцев. А также за живых и мертвых грешников, хотя они этого не заслуживают Корабельщиков он передаёт брату Фениксо, известному ранее как Герман Геринг. – Вид у вас как у наказанных за дело детей, – сказал Геринг. – Надеюсь, вы так себя и чувствуете. Но пока что я не питаю на ваш счет особых надежд. Это потому, что я зол на вас. Но я преодолею свой гнев и тогда сделаю все, чтобы помочь вам измениться к лучшему. Он провел всех в заднее помещение храма, где вручил каждому Грааль и одежду, включая и теплые вещи. – Все остальное, что вам понадобится, придется добывать самим, – сказал он и отпустил всех, попросив остаться одного Бёртона. – Вы слышали, что Сэмюэль Клеменс умер от сердечного приступа? Бёртон кивнул. – Очевидно, он думал, что брат Эрик по прежнему намерен свести с ним старые счеты. Это оказалось последней каплей после того, что он пережил во время боя. Последняя соломинка сломала спину верблюда – и сердце человека. – Джо Миллер рассказал мне об этом утром, – сказал Бёртон. – Да а. Если кто то не займется этим титантропом, он тоже умрет от разбитого сердца. Он по настоящему любил Клеменса. Геринг спросил Бёртона, намерен ли тот продолжать свой пути к истокам. Бёртон ответил, что не затем шел так далеко, чтобы отказаться. И намерен отправиться к башне как можно скорее. – Придется вам построить себе парусник. Люди Клеменса, конечно, не разрешат вам плыть вместе с ними на «Афиш не расклеивать». |
