|
Я пробовала и так и сяк – он не отвечал. Бёртон помрачнел. – И все? – И все. – Но почему он прервал связь? Он обязан отвечать оператору. – Я надеюсь, – сказала Алиса, – что это свидетельствует об его внутренней борьбе. Что область Лога борется с доминантой. – Чепуха! – крикнул Бёртон. – Не может такого быть, насколько я разбираюсь в компьютерах. – Ты забываешь, что это не совсем компьютер. Необычный, во всяком случае. Он сделан из протеина, как и человеческий мозг. – Надо бы разбудить Логу. Скорей всего ничего опять не выйдет, но он единственный, кто в этом смыслит. Этик проснулся сразу, как будто и не спал. Он выслушал Алису, не задавая вопросов, и сказал: – Борьбы быть не должно. Приказ Моната должен был поступить и в доминирующую часть, и в мою. – Это смотря когда приказ был отдан, – сказала Алиса. – Если доминирующие схемы были поставлены после, твоя часть его не получила. – Но доминанта передала бы его отщепленной доле. – А может, и нет! – Если все пойдет, как ты задумала – а я не вижу ни малейшего шанса, – то Монат воскреснет. – Но я же дала такую команду доминанте. Лога перестал хмуриться. – Хорошо! Если это единственный способ спасти ватаны, так и должно быть. Даже если… Даже если мне придется худо, следовало понимать. Все позавтракали в столовой, кроме Логи, который ел у себя за пультом. Несмотря на все усилия, он так и не сумел добиться от компьютера прямого ответа. Один из экранов показывал шахту с ватанами. – Когда она опустеет, мы поймем, что их… больше нет. – Лога сверился с другим экраном. – Еще два поступили. Нет – уже три. За невеселой трапезой, прерываемой лишь редкими угрюмыми замечаниями, Фрайгейт сказал: – Нам надо обсудить одно важное дело. Все молча посмотрели на него. – Что мы будем делать, когда компьютер умрет? Лога не считает нас достаточно развитыми этически, чтобы позволить нам остаться здесь. По его мнению, мы не способны работать над проектом. И он, по моему, прав – я исключил бы разве одного Кура. Если Нур пройдет через верхний вход, Лога разрешит ему остаться. – Я там уже прошел, – сказал мавр. Все уставились на него. – Когда? – спросил Фрайгейт. – Этой ночью. Я решил, что если смогу оттуда выйти, то и вернуться сумею. И вернулся, хотя мне пришлось нелегко. Я не прошел сквозь поле запросто, как сделал бы этик. – Твое счастье, – проворчал Бёртон. – Я приношу извинения за то, что называл суфи шарлатанами. Ну а мы, все остальные? Что, если нам не хочется возвращаться в долину? Но коли уж мы вернемся туда, мы скажем людям всю правду. Не все, конечно, нам поверят. Там немало еще христиан, мусульман и прочих, кто держится за старую веру. Да и многие шансеры, вероятно, останутся верны своим догмам. – Это уж их забота, – сказал Нур. – Только я не хочу оставаться здесь. Я охотно вернусь в долину. У меня там еще много дел. Буду работать до самого «продвижения». – Продвижение еще не означает, что ты окажешься у Творца за пазухой, – заметил Бёртон. – С научной точки зрения оно означает всего лишь, что приборы этиков больше не обнаруживают твой ватан. – На все воля Аллаха. Бёртон стал думать, хотелось бы ему остаться здесь. Он получил бы такую власть, которой не имел никто на земле и очень мало кто в Мире Реки. Но для этого ему пришлось бы убрать Логу. Убить его или заключить в тюрьму. Поддержали бы его, Бёртона, остальные? Если нет, пришлось бы и их убрать. Он мог бы воскресить их потом в долине, куда они все равно собираются. Но он остался бы один. Алиса не пошла бы с ним. Хотя – почему один? Он мог бы воскресить в башне кого угодно – и мужчин, и женщин. |
