Та же самая рука, что только что подняла вес в тысячу цзиней, сделалась несравнимо мягкой и нежно обняла Вэй Усяня.
Лань Сичэнь, не в силах прийти в себя, отсутствующим взглядом наблюдал, как семь струн запечатали гроб. Не Хуайсан протянул руку и помахал перед его лицом.
— Си… Сичэнь-гэ, ты в порядке?
— Хуайсан, только что… он правда намеревался нанести мне удар со спины?
— Кажется, я видел…
Услышав его заикания, Лань Сичэнь перебил:
— Ещё раз хорошо подумай.
— Ты так спросил, что я и сам теперь сомневаюсь… Мне правда показалось…
— Не говори, что тебе показалось! Так всё-таки — да или нет?!
Не Хуайсан, будто вопрос застал его врасплох, воскликнул:
— …Я не знаю, я правда не знаю!
Стоило кому-то надавить на Не Хуайсана, он начинал повторять одну и ту же фразу. Лань Сичэнь закрыл ладонями лицо, будто его голова раскалывалась от боли, и больше ничего не хотел говорить.
Как вдруг раздался голос Вэй Усяня:
— Хуайсан-сюн.
— А?
— Как вышло, что Су Шэ только что поранил тебя?
— Он нёс Третьего брата… нёс Главу Ордена Цзинь на спине, пытаясь сбежать, а я стоял у него на пути, вот он и…
— Серьёзно? Но насколько я помню, они пытались убежать другим путём, совсем не с той стороны, где ты стоял.
— Но ведь не может быть такого, чтобы я сам бросился на меч?
Вэй Усянь улыбнулся.
— Я этого не говорил.
— Но что же тогда ты хотел сказать, Вэй-сюн?
— Я просто вдруг связал воедино кое-какие детали.
— Какие детали?
— Цзинь Гуанъяо упоминал, что кто-то прислал ему письмо, в котором угрожал через семь дней на всю Поднебесную объявить обо всех деяниях, что он совершил. Если предположить, что тот человек не солгал, что угроза была правдива… В таком случае, он совершил лишнее действие. Ведь если ты хочешь обнародовать чьи-либо преступления, почему бы не сделать этого сразу? Зачем сообщать этому человеку, что у тебя в руках есть доказательства его грехов?
— Третий брат… то есть, Глава Ордена Цзинь ведь сказал, что тот человек приказал ему совершить акт самоубийства в качестве жеста покаяния?
— Да очнись же. Даже если думать пяткой, станет ясно, что Цзинь Гуанъяо никогда бы не выбрал такой путь. Так какой смысл в этом поступке? На первый взгляд — никакого. Вот только… неужели человек, который сумел за эти годы выискать все секреты Цзинь Гуанъяо, действительно способен сделать бессмысленный ход? Он наверняка совершил это «лишнее» действие с какой-то целью. Это был толчок к чему-то, пробуждение кое-чего.
Лань Сичэнь отстранённо спросил:
— Пробуждение? Но чего?
Лань Ванцзи уверенно ответил:
— Сущности убийцы в Цзинь Гуанъяо.
В обычных обстоятельствах для Цзэу-цзюня не представило бы затруднения додумать недостающую деталь, но сейчас он находился не в том состоянии, чтобы размышлять над этим.
Вэй Усянь подхватил:
— Верно. Именно то письмо пробудило и вознесло к небывалым доселе вершинам сущность убийцы в Цзинь Гуанъяо. Разве в нём не говорилось, что спустя семь дней ему останется только ожидать собственной смерти? Поэтому он решил нанести удар первым, чтобы занять выигрышную позицию — до истечения семи дней расправиться со всеми кланами на горе Луаньцзан. Неизвестно, кого бы смерть настигла раньше — их или его.
Лань Сичэнь:
— Вы хотите сказать, что это и было целью человека, отправившего письмо? Лишь ради того, чтобы подтолкнуть его к радикальным действиям?
Вэй Усянь:
— Именно так я и рассуждаю.
Лань Сичэнь покачал головой:
— …Но что именно, в конце концов, хотел совершить тот человек? Разоблачить Цзинь Гуанъяо или утопить в крови кланы заклинателей?
— Ответ прост. |