— Лань Чжань, мой милый Лань Чжань, гэгэ, я скажу тебе, что нужно делать, скорее поцелуй меня, поцелуй, и мне не будет больно…

Белоснежная мочка уха немедленно заалела.

Лань Ванцзи с трудом проговорил:

— Не… Не называй так.

Вэй Усянь услышал, как он запнулся, и громко рассмеялся:

— Не нравится? Тогда я назову тебя иначе. Младший братик Ванцзи, Чжань-эр, Ханьгуан, какое тебе нра… ааааааууу!

Лань Ванцзи укусил его за губу и вошёл на всю длину.

Крик Вэй Усяня так и застрял в горле, в уголках глаз блеснули слезы, брови тесно сошлись на переносице. Он вцепился руками в плечи Лань Ванцзи и крепко сомкнул ноги на его пояснице, не решаясь даже пошевелиться. Тогда Лань Ванцзи немного пришёл в себя, сделал несколько глотков воздуха и произнёс:

— Прости.

Вэй Усянь покачал головой, выдавил улыбку и ответил:

— Ты сам сказал. Между нами не должно быть места для «спасибо» и «прости».

Лань Ванцзи осторожно поцеловал его, движения его сделались неловкими. Вэй Усянь зажмурился, позволяя целовать глубже, и ответил на поцелуй кончиком языка. Спустя несколько секунд он сквозь сладостную дымку разглядел под ключицей Лань Ванцзи тот самый след от тавра.

Он накрыл шрам ладонью и спросил:

— Лань Чжань, скажи мне, это тоже как-то связано со мной? — его улыбка заметно угасла.

Помолчав, Лань Ванцзи ответил:

— Не обращай внимания. В тот раз я слишком много выпил.

После того, как Лань Ванцзи отнёс Вэй Усяня, омывшего кровью Безночный город, на гору Луаньцзан, по возвращении в Облачные Глубины его ожидали три года заточения. Во время отбывания наказания до него дошла весть — небеса даровали миру великую радость; каждому, так или иначе, воздастся по делам его — Старейшина Илин наконец уничтожен, и следа души не осталось.

Срок заточения ещё не истёк, и раны Лань Ванцзи ещё не зажили, но всё же он самовольно покинул Облачные Глубины и помчался в Илин. Спустя несколько дней поисков в безжизненных горах он нашёл еле живого Вэнь Юаня, который прятался в дупле полусожжённого дерева и метался в бреду от жара. И больше ничего — ни кусочка кости, ни обрывка плоти, ни следа ослабевшей души. На обратном пути в Облачные Глубины Лань Ванцзи купил в посёлке Цайи, что близ Гусу, кувшин «Улыбки Императора».

Вино оказалось ароматным и прекрасно выдержанным, от питья не перехватывало дыхание, но уже после глотка горло начинало гореть, жжение растекалось по груди и отдавало в уголки глаз.

Лань Ванцзи не понравился вкус вина, но теперь хоть немного стало ясно, почему оно нравилось Ему.

В тот вечер Лань Ванцзи впервые попробовал алкоголь и также в первый раз захмелел. Он не помнил ничего из того, что натворил в хмельном дурмане, но прошло ещё очень много времени, прежде чем из направленных на него взглядов учеников и адептов Ордена Гусу Лань исчезло потрясение. Кто-то говорил, что в тот вечер он вломился в древнее хранилище Облачных Глубин и начал переворачивать всё вверх дном, будто в поисках чего-то. А когда Лань Сичэнь спросил его, он посмотрел на брата замутнённым взглядом и попросил флейту.

Лань Сичэнь отыскал для него флейту из самой лучшей белой яшмы, но Лань Ванцзи в ярости отбросил инструмент и сказал, что ему нужен другой. Не найдя ничего подходящего, он вдруг увидел среди конфискованных артефактов тавро, которое когда-то принадлежало Ордену Цишань Вэнь.

А когда Лань Ванцзи очнулся от вина, на его груди появился шрам от тавра — в точности такой же, какой достался Вэй Усяню тогда, в Пещере Черепахи-Губительницы.

Лань Цижэнь ходил чернее тучи и ужасно гневался, но всё же больше не нашёл в себе сил отругать его.

Ведь он уже и так достаточно вынес ругани и наказаний.