«Тяните время», — сказал Бэрронс.

Я вытащила копье из ножен и потянула его из-под плаща. Как только я достала его, копье затрещало, заискрилось, рассыпая маленькие белые разряды. Оно светилось с почти ослепительной яркостью, словно выкачивая силу из реальности Фейри, которая нас окружала.

Я не могла заставить свою руку отпустить его. Пальцы не хотели разжиматься.

— Брось сейчас же! — Гроссмейстер повернулся к моей матери и занес кулак.

Я зарычала, отбрасывая копье прочь. Оно вонзилось в стену лоснящегося розового тоннеля. Плоть тоннеля содрогнулась, словно от боли.

— Оставь. Ее. В покое, — сквозь зубы процедила я.

— Отбрось ногой оружие и покажи мне камни.

— Бэрронс действительно советовал не делать этого.

— Немедленно.

Вздохнув, я вынула камни из мешочка и развернула бархат, в который они были завернуты.

Реакция была немедленной и яростной: тоннель спазматически сжался, из глубины влажных розовых стен раздался стон, пол подо мной задрожал. Камни светились сине-черным светом. Стены сокращались и расширялись, словно пытаясь вытолкнуть меня, и внезапно меня ослепил жуткий свет, я оглохла. Я не слышала ничего, кроме завываний ветра и воды, и крепко зажмурилась от вспышки. Держаться было не за что. Я вцепилась в камни, пытаясь накрыть их, и шторм чуть не вырвал у меня бархатную ткань. Рюкзак ударил меня по голеням и выпал из рук.

Я заорала, пытаясь перекричать ветер, я звала родителей, Бэрронса — черт, даже Гроссмейстера! Я чувствовала себя так, словно меня разрывает в десяти разных направлениях. Плащ слетел с моих плеч и рвался от ураганного ветра. Я с трудом засунула камни обратно в мешочек.

И все внезапно стихло.

— Я же сказала тебе! — зарычала я, не открывая глаз. — Бэрронс советовал этого не делать. Но ты послушался? Нет. — Ответа не было. — Эй? — опасливо позвала я.

Ответа по-прежнему не было.

Я открыла глаза.

Розовый пленчатый канал исчез.

Я стояла в коридоре из чистого золота.

Золотые стены, золотой пол. Я запрокинула голову. Золото тянулось вверх, насколько хватал глаз. Даже если здесь был потолок, я не могла его рассмотреть. Золотые стены возвышались надо мной и тянулись в никуда.

Я была одна.

Ни Гроссмейстера. Ни охранников. Ни родителей.

Я посмотрела вниз в надежде увидеть свой автомат, ножи и рюкзак.

Но под ногами не было ничего, кроме гладкого золотого пола.

Я отчаянно зашарила глазами по стенам в поисках копья.

Нигде ни проблеска.

И, поняла я, медленно поворачиваясь по кругу, на этих золотых стенах не было ничего, кроме сотен, нет, тысяч, нет — я присмотрелась: они тянулись дальше, чем я могла видеть, — миллиардов зеркал.

Пытаясь это осознать, я поняла, что такое бесконечность. Я была крошечной точкой на линейной картине времени, которая тянулась в обоих направлениях и давила на меня своей полной и законченной нелогичностью.

— Ох, черт, черт, черт!

Я поняла, где оказалась.

В Холле Всех Дней.

31

Не знаю, сколько я там просидела.

Время в этом месте стало для меня неопределенной величиной.

Я сидела посреди Холла Всех Дней — подтянув колени к груди и уставившись в золотой пол, потому что при взгляде на все остальное я чувствовала себя маленькой и у меня кружилась голова, — и пыталась разобраться в ситуации.

Проблема: где-то там, в реальном мире, в гостиной моего дома, в Ашфорде, штат Джорджия, Гроссмейстер все еще держал в заложниках моих родителей.

И я понимала, что он действительно разозлился.

В этом не было моей вины.