|
– Ну, разумеется, другой климат. Николас рассмеялся и покачал головой: – Что вы знаете о другом климате? – Вообще всего две недели назад лондонский климат был мне незнаком. Признаю, я провинциалка. Вы презираете меня за это? – Не думаю. А следует? – Возможно. Когда разозлитесь на меня, несомненно, придумаете несколько причин, по которым следует меня презирать, – запальчиво бросила Розалинда и опять уставилась на его губы, сразу забыв обо всем. Она нервно откашлялась. О чем они говорили? Ах да. – Уверена, что там небо синее и воздух пахнет по другому. Расскажите, как вы там жили. Он смотрел на нее, внезапно растеряв всю уверенность в себе. До сих пор никто не выказал ни малейшего интереса к его жизни. – Что вы имеете в виду? – О, бросьте, Николас, вы там наверняка процветали. Все эти разговоры о том, что отец оставил вас без пенни в кармане, не больше чем домыслы. Я ни на секунду в это не поверю. – Почему же? Это правда, – медленно произнес он. – Отец твердо намеревался пустить меня по миру. Он оставил мне только майоратное фамильное поместье в Суссексе с тремя тысячами акров бесплодной земли. – Но все, что он сделал, не играет никакой роли. У вас есть средства все исправить. Полагаю, вы уже отдали необходимые распоряжения. Я готова прозакладывать свои карманные деньги за целый месяц, что вам не нужна никакая богатая наследница. – Вы совершенно правы. Не нужна. – Так я и знала. Кроме того, я совершенно уверена, что вы были своим человеком в португальских кругах Макао. Расскажите о своей жизни там. Он задумчиво посмотрел на нее. – У вас глаза совершенно необычного синего оттенка. Напоминают о мягком синем одеяле, которое соткала для меня одна португалка. – Одеяло? Такой комплимент может разбить девичье сердце. Что же до ваших глаз, Николас… они черны, как бочка с дегтем. – Вы когда нибудь видели бочку с дегтем? Розалинда покачала головой, так и не отведя глаз от его лица. – К счастью, ваши глаза похожи на влажный деготь. Они черны, глубоки и таят секреты, которые вы очень хорошо умеете скрывать. У меня и самой есть секреты, только я не знаю, какие именно. Николас подумал, что эта фраза сама по себе весьма загадочна, но вслух обронил: – Моя очередь признаться в том, что красивее ваших волос я не видел. Именно такие украшают картины Тициана. Он подался вперед и коснулся локонов над ее ухом. – Должен изменить свое мнение: цвет ваших волос богаче, чем на полотнах Тициана. Какие же роскошные у вас волосы, Розалинда! – К чему столь цветистые комплименты? Пытаетесь извиниться за синее одеяло? – Увидев вас во вторник вечером на балу, я понял, сразу же понял, что вы… – Что я? Он слегка нахмурился, взглянул в окно, но тут же повернулся к ней. – Что вы прекрасно танцуете. – Спасибо. Вы правы: дядя Райдер учил меня сам. И перестаньте уклоняться от разговора! Я хочу знать о вашей жизни в Макао. Как вы справлялись с трудностями повседневной жизни в чужой стране? – Прислушайтесь к этому шуму за окном экипажа, – рассеянно посоветовал он. – Все эти люди, гуляющие по парку: клерки в черных фраках, леди с горничными, светские джентльмены с модными тростями, спешащие в свои клубы, адвокаты, что то бормочущие себе под нос, торговцы, расхваливающие товар, цветочницы, окруженные радугой ярких красок. То же самое было в Макао, разве что я не понимал ни единого слова. – Вы чрезвычайно красноречивы. – Спасибо. А теперь… – Теперь? Почему вы ухитряетесь не сказать ничего существенного? Что вы там делали, Николас? Где жили? Как жили? «Любили ли вы женщину? Многих женщин?» – Я все расскажу, когда вы согласитесь выйти за меня замуж, – неожиданно сорвалось с его губ. |
