Не обращая внимания на тишину, опускавшуюся на зал, я допел гимн.

– Все завершилось, – сказал я. – Война окончена, и вы исполнили свой долг. Вы сделали даже намного больше того, что от вас требовала присяга.

Молчание.

– Я инквизитор Грегор Эйзенхорн, и я здесь, чтобы освободить вас. Осторожная война против гнили Хаоса, которую вы втайне вели в Урбитане, завершена. Теперь в дело вступает Инквизиция. Вы можете отдохнуть.

Двое или трое склонившихся ветеранов заплакали.

– Ты лжешь, – произнесла Люнд, выходя вперед.

– Не лгу. Сдайте оружие, и я обещаю, что с вами обойдутся по справедливости и со всем уважением.

– Мы… мы получим медали? – дрожащим голосом спросил бородатый человек.

– С вами вечно пребудет благодарность Императора.

Все больше людей плакали – от страха, отчаяния или облегчения.

– Не верьте ему! – сказал Трэвес. – Это очередной трюк!

– Я видела тебя в своем баре, – сказала Люнд, делая еще один шаг вперед. – Ты вынюхивал. – Ее голос был пустым, отстраненным.

– А я видел тебя на крыше кожевенного завода, Омин Люнд. Ты все еще метко стреляешь, несмотря на искусственную руку.

Она с некоторым стыдом посмотрела на свой протез.

– Мы получим медали? – С надеждой повторил бородач.

Трэвес обернулся к нему:

– Спейк, ты кретин, конечно же, нет! Он пришел, чтобы убить нас!

– Нет, я… – начал было я.

– Я хочу медаль! – неожиданно закричал Спейк, плавно и стремительно срывая с пояса лазерный пистолет, как может только опытный солдат.

Выбора у меня не оставалось.

Его выстрел пропорол наплечник моего плаща. А мой болт взорвался в голове Спейка, окропив кровью ржавого металлического орла на стене.

Началось сущее светопреставление.

Ветераны вскочили на ноги, открывая бешеную пальбу и рассредоточиваясь.

Я бросился на пол, и пули изрешетили гипсовую стену у меня за спиной. Мидас и Фишиг бросились внутрь, стреляя навскидку. Трое или четверо ветеранов рухнули, скошенные бесшумными иглами. Еще шестерых разорвало на части выстрелами из дробовика.

Трэвес побежал вдоль рядов скамеек, стреляя в меня из старой армейской лазвинтовки. Я откатился в сторону и выстрелил в ответ, но мой заряд ушел в сторону. Лицо Кватера исказилось: его прошили иглы, и бывший гвардеец сложился пополам.

Внутрь ворвалась Уорекс со своими отрядами огневой поддержки. Пламя из опрокинутых химических светильников взметнулось по стене.

Я поднялся на ноги… и меня отбросило лазерным импульсом, оторвавшим мне левую кисть.

Падая, я увидел Люнд, механические пальцы которой едва помещались в нерасточенную скобу лазвинтовки Трэвеса.

Мой болт ударил в Омин Люнд с такой силой, что ее пронесло над скамьями и ударило о стену. Ее тело сорвало со стены имперскую аквилу.

Ни один ветеран не вышел из стен ратуши живым. Перестрелка бушевала в течение двух часов. Пятеро арбитров Уорекс погибли, застреленные бывшими бойцами Девятого Саметерского полка. Ветераны стояли до последней капли крови. Лучшего о гвардейцах и не скажешь.

Это дело повергло меня в уныние и задумчивость. Я посвятил всю свою жизнь служению Империуму, защите его от многочисленных врагов, как внешних, так и внутренних, – но не против других его же служителей! Гвардейцы оставались преданными и честными и, как бы ни заблуждались, все же шли по пути, освященному именем Императора.

Люнд стоила мне руки. Рука за руку. На Саметере мне изготовили протез, но я никогда не пользовался им. В течение двух лет я проходил с опаленным обрубком, а потом хирурги на Мессине имплантировали мне полностью функционирующую конечность.