— Ну, ты — дело другое.

— Странно! — задумчиво говорила Лиза, разводя руками и качая головой. — Ах, я угадала, почему вы желали бы захворать! — вдруг воскликнула она, обрадовавшись своей проницательности.

— Почему же? — спросила донна Гермоза.

— Потому что вам не хочется надевать федерального значка. Так ведь? Да?

Донна Гермоза улыбнулась.

— Ты угадала, но не все, — ответила она.

— Не все?.. Постараюсь угадать все... Наверное, вам еще и потому не хочется быть на балу, что там нельзя будет играть на фортепиано, как вы делаете каждый вечер дома...

— Нет, и это не то.

— Опять не то! Ну, все равно, если теперь не угадала, — угадаю потом... Вот, пожалуйте, готово. Ах, да вы сегодня еще лучше, чем обыкновенно! — добавила Лиза, всплеснув руками и восхищенным взором оглядывая свою госпожу со всех сторон.

— Ну? — с улыбкой произнесла молодая женщина, вертясь перед зеркалом. — Спасибо, что хвалишь, Лиза... Но оставим это. Знаешь, что ведь я очень сердита на тебя!

— Неужели? — усмехнулась Лиза. — Я слышу от вас это в первый раз...

— Да, потому что в первый раз у моих птичек нет воды.

— Ах! — вскричала Лиза, ударив себя по лбу рукой. — Я ведь, действительно, забыла дать им воды! Но я в этом не совсем виновата, сеньора.

— Как так?

— Я хотела налить им воды, но мне помешал сеньор дон Луис.

— Каким образом он мог тебе помешать? Что ты городишь?

— Когда я ходила узнавать о здоровье дона Луиса, у меня в руке были чашечки из клеток; я их сначала хотела вымыть, а потом уж налить водой. Но этот любопытный сеньор, увидев чашечки, спросил, на что они и что я с ними хочу делать. Я объяснила ему. Тогда он взял их у меня из рук и сказал, что хочет сам вымыть их и послал своего человека за водой. Тут вдруг я услыхала, что бьет девять часов, и бросилась будить вас, как вы приказали. Вот почему я и забыла о чашечках, которые так и остались у этого больного сеньора.

— Ага, вот что! — с блаженной улыбкой проговорила донна Гермоза, мечтательно глядя перед собой.

— Я побегу за чашечками, сеньора, а потом подам вам молоко, — сказала камеристка, готовясь выпорхнуть из комнаты.

— Погоди, Лиза... Вот, что... — нерешительно мялась донна Гермоза.

— Что прикажете, сеньора?

— Послушай...

— Я слушаю, сеньора. Господи, неужели я еще в чем-нибудь провинилась?

— Нет... Который час?

— Только что пробило одиннадцать.

— Пойди и скажи сеньору Бельграно, что я была бы очень рада, если бы он... пожаловал ко мне... Я буду ожидать его в гостиной.

— Сию минуту, — сказала субретка и убежала.

— «Как знать?»— пробормотала молодая женщина, проходя в гостиную.

Должно быть, двумя этими словами резюмировались все ее мысли.

Час спустя, она, с розовыми щечками и разгоревшимися глазами вертела в руках роскошную белую розу, с наслаждением вдыхая нежный аромат.

По левую ее руку, бледный и изможденный, сидел дон Луис Бельграно. Молодой человек не сводил своих черных печальных глаз с прелестного личика хозяйки дома.

— Так как же, сеньора? — робко спрашивал дон Луис, продолжая начатую беседу.

—Я вам уже сказала, сеньор, все, что находила нужным, и вы напрасно стараетесь переубедить меня, — отвечала молодая женщина, подняв голову и твердо взглянув на своего гостя.

— Однако, сеньора, должен же я...

— Я говорила не о том, что вы должны делать, а о своих собственных обязанностях... Судьба наложила на меня относительно вас священную обязанность, которую я охотно выполняла до сих пор.