— В больнице лечилси. Рысь подрала, кады в проводниках был.

— Стой, так то у тебя собачонка-то?

— Была, была.

— Она, стерва, всех кур моих передавила.

— Сочтемси.

— На что. Давно уж. Черт с ними.

— Дохтор давеча в больнице ладнай был.

— Это да…

— И ишо Марья там работала. Душевная баба.

— Ох, плохо ей.

— А што с ней? — враз спросили Колька и Макарыч.

Мужик хитровато прищурился, крикнул:

— Клашка, молока неси!.. Мужик у ней помер. С тоски ноги у самой отнялись. Доктора на нее не надеются. Лечили — все без толку. Один мужик свез ее к Акимычу. Лесник тоже. Всякую хворь людскую лечит. Вернулся и говорит — плохая она совсем. Верно, помрет тоже.

— Эко ей не везет, — посетовал Макарыч и засобирался. Хотел сунуть мужику червонец, да тот не взял. — Скорей, Колюшка, — заторопил старик и вышел из дома. За ним хозяин. Положил руку на плечо:

— Да ты не бойсь. Бабы, что кошки. Выходится. К Акимычу вот этой дорогой езжай. По селу. Потом влево поверни и прямиком в тайгу. К вечеру у него будешь. — И, повернувшись к Кольке, сказал, погрозив пальцем: — Хитер. «Мы в магазин к вам ездим». Свово нету. Только строить начали.

Дорога к урочищу Акимыча, словно шилом бритая. Кидала телегу чуть не к вершинам берез. Того и гляди душу наизнанку вывернет. Или в преисподнюю отправит.

— Держись, сынок. Ох-х, едрить твою. Тово и гляди требухой высморкаешься.

Колька громко икал. Он уже много раз прикусывал язык. Отбил зад. И если бы не Макарыч, давно бы вывалился из телеги.

— Серый! Кобель, мать твоя сука! Куды норовишь? Кочергу<style name="Bodytext39ptItalic">б</style> те под хвост, легше, грю! Ну, л-л- легше! Олух окаянный. Креста на те нет, — ругался Макарыч.

Колька забыл, сколько раз он соскакивал с телеги за куст и пугал оттуда Серого громкими хлопками. Живот у него разболелся. В нем все бурчало. А дороге не была конца.

— От забралси в пекло, старай летай. К ему не то хворому, здравому не добратца, — ворчал Макарыч.

Но к вечеру они все ж увидели избу лесника. Дорога к ней пошла ровная. Но радоваться этому уже не было сил. Усталые, потные, они вошли в избу.

— Хлеб и соль этому дому, — перекрестился на иконы Макарыч.

— Доброво здравия вам, — отозвался седой старик, сидевший у печки.

Кольке стало жаль его: у Акимыча скрюченные ноги, дергалась голова. А руки были большие и, наверно, сильные. И даже борода куда длиннее Макарычевой.

Колька долго рассматривал старика. Да вдруг чуть не вскрикнул. Он когда-то видел его. Вот у него нет мочки на ухе. И родинка на шее большая, как морошка.

— Нужда али лихоманка какая привела ко мне? — спросил хозяин Макарыча.

Тот оглядывался в полутемноте.

— Я с другой хворобой. Слыхал, Марью ты выходить взялся. Так я к ней.

— Она на ключе. За избой. Ноги в травке парит. Там-то попривольнее.

— Ужо ходить?

— Пока помаленьку. Скоро одыбается.

— То-то утешил.

— С Божьей помощью отошла. А это хто ж, внучок твой?

— Кажись, так.

— Пущай передохнет малость. Потом поснедаем.

Колька понял, что ему надо выйти. Обидчиво шмыгнув носом, вышел. Прямиком направился к чурбаку, что стоял у завалинки.

«Ну и пусть. Подумаешь! Секреты от меня завели. Знаю я их. А у меня, может, все нутро отшибло. Сами будут до ночи говорить».