КНИГА ПЕРВАЯ

«Удивительный народ эти афиняне. Они избирают по десять новых военачальников каждый год. За всю свою жизнь я нашел лишь одного — и это был Парменион.»

Весна, 389-й год до Н.Э.

Это началось с нездорового очарования, которое вызвало в ней знание дня собственной смерти. Она прошла бескрайние пути будущего, блуждая по нескончаемой чреде возможных завтра. В одних будущих она умирала от слабости или заражения, в других — от внезапного приступа или убийства. В одном она даже упала с лошади, притом, что верховая езда была ей противна, и она не могла представить себе, что когда-нибудь кто-то сможет её убедить влезть верхом на этакое чудище.

Но, беззаботно блуждая по вероятным завтра, она вдруг обеспокоилась из-за сумрачной тени, появлявшейся на пороге её последнего дня. Когда бы она ни умирала, тень возникала неизменно. Это стало глодать её изнутри. Среди тысяч и тысяч разных будущих — как могла эта тень появляться вновь и вновь? Неуверенно она двигалась за пределы дня своей смерти и видела, как каждое будущее ширится и растёт. Тень становилась всё сильнее, а её зло — всё ощутимее. И в тот миг, так растревоживший её, где-то за гранью ужаса, она вдруг поняла, что будто бы узнает эту тень, и это её озадачило.

Но Тамис была не робкого десятка. Подбодрив себя, она нашла дорогу и подлетела к сердцу тени, чувствуя силу Темного Бога, что въедалась в её душу, словно кислота. Она не могла присутствовать здесь долго и вылетела обратно, в обманчивую безопасность дня сегодняшнего.

Знания, что она добыла, стали страшным грузом, отяготившим старую жрицу. Она ни с кем не могла его разделить и знала, что в решающий момент, когда злу понадобится бросить вызов, будет уже мертва.

Потом она молилась. Неистовее, чем когда-либо. Мысли её просверливали небо, устремляясь в космос. Тьма росла в её сознании… затем засиял одинокий свет, и она увидела лицо, морщинистое, но сильное, с пронзительными синими глазами под железным шлемом. Лицо поплыло и медленно исчезло, став мальчишеским. Но глаза по-прежнему были пронзительно-синими, а рот сложен в кривую линию. Вдруг имя пришло к ней. Но было то имя спасителя или разрушителя? Она не могла знать наверняка, ей оставалось лишь гадать и надеяться. Но имя эхом отозвалось в ее сознании, словно отдаленный гром.

Парменион!

Спарта, 385-й год до Н.Э.

Они вышли к нему тихо из тени — лица спрятаны под капюшонами и масками, деревянные дубинки вскинуты вверх.

Парменион метнулся влево, но еще двое нападающих заступили ему путь, и дубинка просвистела мимо его головы, вскользь оцарапав плечо. Его кулак саданул по скрытому маской лицу, затем он перескочил вправо и побежал по Выходной улице. Холодные мраморные глаза статуи Афины воззрились вниз, на мальчишку, который подтягивался к ней. Парменион вскочил на основание статуи, карабкаясь вверх, чтобы встать у её каменных ног.

— Спускайся, спускайся! — кричали преследователи. — У нас есть кое-что для тебя, помесь!

— Так поднимитесь и дайте мне это, — сказал он им. Пятеро нападавших побежали вперед. Ступня Пармениона лягнула первого в лицо, отбросив того назад, но дубинка другого щелкнула по ноге, сбивая его вниз. Он перекатился, резко выбросив ноги и заставив противника нелепо растянуться, затем вновь встал и прыгнул высоко над ними, тяжело приземляясь на улицу. Деревянная бита попала ему меж лопаток, и он покачнулся. Тут же нападавшие встали над ним, вывернув ему руки.

— Вот ты и попался, — произнес голос, приглушенный вязаным шарфом, скрывающим рот.

— Тебе не нужна маска, Гриллус, — прошипел Парменион. — Я и так бы узнал тебя по зловонию.