Он вдруг подумал, что свет могли забыть выключить в нормальном времени, и он продолжал гореть в замершем мире. В таком случае, чтобы окончательно убедиться в этом, достаточно сходить на место и посмотреть. Всего лишь навсего.

Аркаша долго храбриться, убеждая, что там ничего нет безобразного и уродливого. Там вообще никого и ничего нет. Пустая квартира. Еще он воодушевляет себя, что это станет еще одним исследованием в череде других, и его возможно потом даже наградят, показывая по телевизору как пример настоящего бесстрашного ученого.

Он приподнимается на четвереньки и в таком положении, среднем между гусиным шагом и ползаньем по-пластунски начинает двигаться. В кромешной тьме он пару раз упал, а один раз ветка до крови расцарапала ему лицо. Он решил, что для публичного выступления у него достаточно боевой вид.

Добравшись до нужного дома, он долго кружит у подъезда, не решаясь подняться на второй этаж, где светится окно. На нем нет занавесок, и он старается не попадать в полосу света. Успокаивает, что за все время в окне ни разу не мелькнул силуэт. Комната явно не жилая, но чтобы удостовериться в этом, надо сделать над собой последнее усилие и войти туда.

Наконец спустя полчаса колебаний, Аркаша нерешительно приоткрывает дверь, готовый прыснуть обратно при любых знаках опасности. В подъезде темень и по обыкновению нет запахов. Когда время стоит, запахи не живут, это тоже надо записать для его доклада. У него есть толстая тетрадь в коленкоровой обложке, как раз сгодится для его лауреатской речи.

Прижимаясь к стене, он поднимается вверх. Ноги дрожат, нижняя челюсть выбивает чечетку. Трудно даются открытия. Еще с нижней площадки было видно, что дверь в подозрительную квартиру распахнута настежь. Он до хруста вытягивает шею и видит прихожку, вполне обыкновенную, с ковриком и чучелом на стене. Подробности мешает рассмотреть плохое зрение.

Аркаша делает последние шаги, которые оказываются намного короче первых, и опасливо входит в разверзшуюся дверь. Воздух в квартире затхлый, ничем не отличающийся от воздуха в подъезде.

Единственное, подводит зрение. От волнения опять все начинает двоиться и троиться. Не помогают даже очки. Для успокоения Аркаша похлопывает чучело. Шерсть топорщится липкими комками.

В большой комнате пылает люстра. Пол заставлен длинными унылыми полками, выкрашенными в белый цвет. На полках громоздятся стеклянные колбы, вазы, чаши разных размеров. Очень много весов, рядом с которыми выстроены аптечные гирьки. Все это очень напоминает лабораторию.

Удостоверившись, что комната не населена, Аркаша испытывает острую потребность убежать отсюда и больше возвращаться, но он не может уйти просто так, без исследований. Он оглядывается и видит в углу железную вешалку, с которой вроде бы что-то свисает. Это единственное, что может привлечь его внимание как исследователя.

Аркаша подходит, но чем ближе объект исследований, тем хуже он видит подробности. Чтобы хоть что-нибудь рассмотреть, он наклоняется к вешалке впритык и совершенно неожиданно для себя, можно сказать, даже внезапно, да так внезапно, что у него перехватывает дыхание, и он некоторое время не может вздохнуть, видит, что на вешалке на длинных желтых нервах висит пучок глазных яблок.

Закричать ему не дает поток захлестнувшего его животного ужаса. Аркаша отшатывается от страшной вешалки как от чумной, сшибает руками пробирки с полок, опрокидывает сами полки и бежит, бежит прочь. В комнате стоит грохот несусветный, но ему уже не до конспирации.

Как ошпаренный Аркаша вылетает в прихожку, где уже ничто не мешает ему заорать, когда он неожиданно для себя видит, что на стене висит никакое не чучело, а самая настоящая повешенная за шею обезьяна. На лице ее застыло смиренное выражение, словно перед повешеньем бедная тварь испытала такие нестерпимые муки, что с облегчением восприняла неизбежность смерти.