Аркаша потрогал язык, холодный и мокрый. Так как рука у Аркаши была не совсем чистой, то на языке остались следы. Так не годится, решил он. Поднапрягшись, Аркаша оторвал девчонку от земли и перенес обратно, водрузив непосредственно перед бампером мчащейся машины. Вот это будет потеха. Аркаша захихикал.

Он уже подходил к дому, когда погас свет. Аркаша в панике бросился бежать. На улице он упал три раза, еще пару раз в подъезде. Он стал звать маму, как будто она могла услышать.

Оказавшись дома, он первым делом запер дверь, а потом зажег свет во всех комнатах. Аделаида Григорьевна продолжала сидеть перед погасшим телевизором. Аркаша сунул кассету обратно и попытался реанимировать, но безуспешно. На экране застыл один лишь кадр. Вытащив кассету, он крутил ее так и этак, словно надеясь увидеть без помощи видика знаменитых Мандрассовских кинодив. Стоило ему мимоходом глянуть в окно, как кассета выпала у него из рук.

В доме напротив в одном единственном окне горел свет.

Дальнейшие свои действия Аркаша помнил плохо. Вроде бы он носился по комнатам, сшибая стулья, и истерично дергал выключатели. Было так страшно, что звенело в ушах. Кто бы это ни был, он мог заметить его.

Когда Аркаша понял, что неизвестный мог наблюдать его художества, его затошнило. Он сидел на холодном полу на кухне и с трудом сдерживал позывы. Ощущение было сродни тому, как если бы директор школы застал его в туалете за постыдным занятием.

Аркаша прополз в ванную и стал под душем ожесточенно тереть мочалкой провинившиеся органы. Надо было стереть следы. Аркаша дрожал от страха и торопливо драл себя колючей мочалкой. Ведь если начнется следствие, то у них найдется много методов, как по соринке с волос определить, чем же он занимался в последние сутки. Если они найдут остатки сажи и семени, то сразу все поймут.

Помывшись, он насухо вытирается и сует полотенце в хлорку. Однако полной гарантии, что на теле ничего не останется, нет. Наглым и развязным ментам наподобие пучеглазого из охраны телецентра достаточно будет микроскопических частиц, чтобы унизить его, смешать с грязью.

Аркаша в темноте нашаривает на полке пузырек с одеколоном и выливает себе на промежность. После первоначального довольно приятного холодка дикая боль пронзает его тщедушное тело. Аркаша подскакивает, сшибая полку со всем содержимым на пол. Перед глазами скачут огненные круги.

От растерянности он включает свет в ванной. Вокруг погром, руки в крови от порезов. Оказывается, он плеснул себе пузырек йода. Мужской росток поник как цветок в засуху и приобрел неприятный коричневый оттенок. Волосы слиплись и тоже казались вымазанными в фекалиях. Какая гадость!

Аркаша с отвращением запахивает штаны, решив больше никогда не смотреть на провинившийся орган. Он выглянул в коридор, молясь, чтобы потревоживший его свет исчез сам собой. Вдруг он пригрезился? Ожиданиям не суждено сбыться. Свет продолжает гореть. Он словно издевается над ним.

Еще одна догадка приходит Аркаше на ум. Если неизвестный даже и обратил внимание на свет, то ведь его самого не видел, и вполне все можно свалить на мать. Старушка хоть и не могла, конечно, никого изнасиловать, но магазин поджечь ей было вполне под силу. И девчонку под машину сунуть. В таком случае, надо было как можно быстрее покинуть дом. Неизвестный явится и застанет в квартире лишь старушку и ему ничего другого не останется, как арестовать ее.

Хоть на улицу было выходить страшно, но оставаться в доме было еще страшнее. Аркаша выскочил из подъезда, но отходить далеко побоялся, залег за урной. Хоть к затхлому воздуху не было применимо слово прохлада, он весь покрылся гусиной кожей.

Неизвестно сколько он пролежал за урной с горой окурков, глядя на ненавистный ему свет в чужом окне. Ровным счетом ничего не произошло. Не подъехала машина с пульсирующей лампой на крыше, не захлопали дверцы, не забухали казенные ботинки по лестнице.