Что-то не давало ему уснуть. Зарево далекого пожара давно погасло, а он все беспредметно пялился в темень. Когда ожидание стало невыносимым, он, тихо переступая через спящих, вышел на улицу. На внутриквартальной стоянке была припаркована легковушка. Картазаев разбил стекло и открыл дверцу. В свете вспыхнувшей лампы бегло обыскал салон. Не найдя ничего интересного внутри, обошел машину вокруг.

— Что, не узнаете модель? — раздался голос из темноты.

— Не знаю, зачем вы делали вид, что спите, — заметил Картазаев. — А потом еще пытались подкрасться. Вы же знали, меня трудно обмануть.

— Хотел проверить, — насмешливо произнес Манатов, подходя и оказываясь в полосе света. — Ну и что вы на все это скажете? Вы тоже заметили, что город другой?

— Я чувствую себя не в своей тарелке. И речь совсем не о том, что в настоящем городе все фигурки движутся. Я думаю, что если б сейчас все и пришло в движение, все равно мы чувствовали бы себя лишними.

— Вы наблюдательны, это профессиональное. Здесь действительно все не такое, каким должно быть. Этот эффект в институте мы называли эффектом чужого гостя. Мы здесь чужаки. Такими же чужаками мы были бы, если бы перенеслись в родной город, только скажем, в пятидесятые года. Другие прически, юбки колоколами, какие-то мелочи на улицах, вроде автоматов с газировкой по три копейки за стакан. Вы помните эти монеты, Владимир Петрович, три копейки тысяча девятьсот шестьдесят первого года выпуска, с гербом СССР вместо орла?

— Вы считаете, что мы в прошлом?

— Значит, вы еще не поняли. Мы в будущем. Правда, в недалеком. Я думаю, где-то лет на двадцать вперед.

— Но зачем это Кукулькану?

— Нам не понять его целей. Он все же Бог. Предположить можем. Я считаю, что он растет, он крепнет, готовясь к встрече Неназываемых. А для этого ему нужно время. Вот он и украл у вечности пару десятков лет. Меня настораживает другое. Наблюдается темпоральный перекос. Местами город сохранился в нашем времени, местами "убежал вперед". Это еще одна причина, по которой нам нельзя здесь задерживаться. При пуске времени город буквально разорвет по местам границ с различными темпоральными потоками.

— Неужели Диего настолько глуп, что не видит угрожающей ему смертельной опасности?

— Кукулькан использует его, и выбросит как сломанную куклу подобно многим, которых он убил. Да и шут с ним. Наша задача найти его раньше Кукулькана и выпытать, как он собирался вернуться. Пойдемте спать, полковник.

— У вас унитарные потребности, профессор. Вы даже не хотите узнать будущее?

Взгляд собеседника Картазаеву опять не понравился. Было в нем что-то от обиженного ребенка, скрывающего от взрослых тайну своей обиды. Какая-то недосказанность и одновременно затравленность.

— Не хочу. Тем более свое. Счастье человека в том и состоит, чтобы не знать, когда ему придет конец. А вы хотите засесть в архивах, что-нибудь там наковырять о своем времени и доложить наверх? Это даже не смешно. С другой стороны это будет непорядочно для современников. Получается, что для них не останется никаких сюрпризов.

— Даже если речь идет о катастрофах?

— Тем более о них. Вы не находите, что подобные вещи тоже нужны? Например, для сохранения заданной численности в районе. Или для устранения некоторых наиболее одиозных личностей. Вот, например, исполнитель роли супермена разбился, упав с коня. Думаете, это случайность? Но ведь супермены после этого не появлялись на экранах, хоть, например "челюстей" уже нашлепали добрый десяток. Почему? Потому что человеку суперменово не подходит. Не по Сеньке шапка. Человек по определению не должен замахиваться на божественное. Не положено ему. Можно сказать и по иному, не разрешено и опасно.