Диего заголосил, уже не сдерживаясь. Мало того, что у него отняли мечту. Так опять приходилось испытать подзабытые уже вроде чувства, и во всей отвратительной яви представало самое страшное воспоминание исковерканного детства. Кровь, насилие над женщиной-вещи и так жуткие, в его сознании оказались связанны с настолько глубокой личной драмой, что доставляли почти физическую боль.

Мигель подошел к воющему Диего и забрал автомат, который тот отдал без видимого сопротивления. Потом ему понравился эсесовский крой, и он снял с него и китель. Если б он захотел его штаны, то Диего отдал бы и их, оставшись с голой задницей. Страх парализовал его. Больную сторону лица стянуло словно проволокой. Счастье стать таким же, как все, лучше всех, было так близко. И все пропало в одночасье.

Бандиты подошли к камесидалу и стали рыться в сундуках. Со словами "Что это за дрянь" Глюк взял из рук Диего череп и бросил его на пол. Тот подпрыгнул несколько раз, и лишь густая рыжая грива не дала ему расколоться. Артур в страхе прижался к Томе, но Мигель отшвырнул его и спросил у женщины:

— Ты знаешь, что кроме скотской русской любви есть высшее чувство под названием испанская любовь? Мы сейчас уединимся, и я тебе расскажу о прекрасном. О Севилье, о басках, о терпком испанском вине, — говоря подобным образом, он торопливо ощупывал женщину, покрывшись испариной и громко глотая набежавшую слюну.

Подошедший Глюк грубо отпихнул земляка:

— Что ты можешь знать об испанской любви? Ты, жалкий дуэрский рыбак, пропахший тухлой рыбой. Я коренной барселонец, я в "Барсе" играл и только за одну игру получал столько песо, сколько ты за всю свою жизнь. Иди ко мне, моя красавица! — он жадно потянул Тамару за руку. — У меня три года не было женщины. Иди же скорее.

В этот момент на него легло перекрестие прицела. Мошонкин, скрипя зубами и матерясь, выцеливал Глюка с вершины лестницы. Картазаев остановил его. У бандитов автоматы и пулеметы. После начала перестрелки их бы изрешетили в первые же секунды.

Картазаев изложил свой план, согласно которого он должен спуститься на улицу и войти в зал в окно на первом этаже.

— Ты сегодня неоднократно ослушался моего приказа, — обратился к Мошонкину Картазаев. — Но сейчас я тебя серьезно предупреждаю: ты откроешь огонь только после моего выстрела. Запомни, стреляешь только после меня. Если ты ошибешься, или поступишь мне назло, не важно, мы оба покойники. Так и знай. И еще, самое важное, — Картазаев сделал паузу. — Если я тебе прикажу уходить, уходи. Совсем уходи. Заберешь профессора с Диной. Заведешь легковушку с помощью пресервов. Не забудь вывести из строя две оставшиеся машины. Ни в коем случае не оставляй их для погони.

— А как же вы вы?

— За меня пусть генерал беспокоится. Выберусь как-нибудь.

— Где мы встретимся?

Что за ребенок, подумал Картазаев. Восемнадцать человек, вооруженных до зубов. Разве он похож на высушенного Геракла, чтобы справится со всеми сразу? Похоже, его героический путь тут и закончится.

— Встретимся у ледника, — легкомысленно пообещал он. — Ждите один день, потом уходите. Я тебя в Москве сам найду.

Когда Картазаев выбрался на улицу, то обнаружил на земле свежие борозды, заполненные зеленой слизью. Словно кого волоком протащили. Перед корпусом он насчитал восемь глубоких борозд, задний двор был буквально изрыт. Странные следы огибали корпус с двух сторон и исчезали в направлении главного корпуса и бассейна.

Картазаеву некогда было разбираться. Пригибаясь, чтобы его не было видно из окна, он двигался вдоль стены, стараясь пробраться как можно ближе к источнику луча.