Картазаеву некогда было разбираться. Пригибаясь, чтобы его не было видно из окна, он двигался вдоль стены, стараясь пробраться как можно ближе к источнику луча. Основная группа бандитов располагалась там, и по его плану полковник должен быть сразу оказаться в гуще боевиков и поубивать их как можно больше.

Картазаев молил бога, чтобы Мошонкин хоть раз в жизни выполнил то, о чем он его попросил. План и так с большой натяжкой мог считаться таковым, но если еще и он сорвется, тогда самое время петь погребальные песни.

Похоже, что присутствие синтезированного бога экранировало его молитвы, потому что все пошло наперекосяк, не успев даже начаться, и чаяния и надежды полковника растворились без следа в хлещущем из здания синем луче. Находясь на улице, он пропустил самое главное: процесс активизации Кукулькана.

Еще находясь на лестнице, Картазаев все недоумевал, почему Кукулькан ведет себя так пассивно. Торс апатично восседает на троне, в то время как какой-то немытый испанец вертит в руках его голову. В представлении полковника Кукулькан выглядел как-то иначе, во всяком случае, таким терпеливым он быть никак не мог. Скорее всего, речь шла о взятой зловещим артистом паузе.

Скелет Кукулькана продолжал торчать истуканом на камесидале, и это продолжалось до тех пор, пока Глюку не вздумалось сыграть с лежащим под ногами черепом в футбол. Сексуальная энергия распирала его. Два равносильных желания боролись в нем: желание немедленного обладания женщиной и одновременно желание, как можно дальше оттянуть его исполнения, чтобы растянуть удовольствие. Он и так ждал три года, и последние минуты его воздержания были наполнены настоящим ароматом грядущего наслаждения.

Глюк пританцовывал на месте словно конь, потом взялся водить череп, показывая, как он якобы играл за "Барсу", и этого Кукулькан уже не вынес. Скелет дернулся в кресле, засучил костяными ступнями об пол, забил костяшками кистей о подлокотник кресла. Бандиты шарахнулись от камесидала кто куда, а Глюк, которого затопила злоба оттого, что груда костей портит ему кайф, взял и выстрелил в Кукулькана. Тогда то все и началось.

Глава 11

Мошонкин совершил ошибку, имевшую самые далеко идущие последствия. Возможно весь тот кошмарный сонм событий, хотя куда уж кошмарнее, и не произошел бы, и удалось бы обойтись малой кровью, и авантюрный, но все-таки какой никакой план Картазаев удалось бы воплотить в жизнь. Но история не знает сослагательного наклонения и вообще вещь безжалостная, словно скальпель хирурга.

Услышав выстрел Глюка, Мошонкин принял его за выстрел Картазаева. То ли не видел самого момента выстрела, то ли нервы оказались столь взведены, что он пальнул бы, даже если бы лопнула лампа на потолке. Так или иначе, Мошонкин выстрелил.

Он успел выстрелить трижды и еще удивиться, что ни разу ни в кого не попал, когда начался ад. Бандиты сразу забыли о мешке с костями на камесидале, разом развернулись, увидели Мошонкина на самом верху и открыли ответный шквальный огонь. Единственной причиной, по которой десантник не был убит сразу, это излишняя торопливость стрелков.

Град пуль поднял тучу пыли. Крупнокалиберные заряды прошивали стену насквозь, оставляя дыры с голову размером.

Нижние пролеты рухнули на пол, окончательно сделав видимость нулевой. Бандиты прекратили стрельбу, дожидаясь, пока пыль осядет, чтобы завалить Мошонкина наверняка.

Картазаев понял, что ждать больше нет смысла, и ввалился в окно. Он проделал это раньше, чем рассчитывал. До испанцев было слишком далеко, и между Вольдом и главарями все еще оставалось слишком много вооруженных людей. Слишком много.

Полковник прошел прямо сквозь них. Это было эффектно. Картазаев вел стрельбу с двух рук сразу. Так называемой стрельбе по-македонски его обучал старшина Глухов, личность легендарная в определенных кругах, воевавший еще в прошлом веке то ли с немцами, то ли вообще с финнами, и по слухам, получавший орден из рук самого Сталина.