А потом появился Джон Мэдден, и она оборвалась. А вместе с ней замолчала и магия.

Проклиная про себя непрошеного гостя и еще не осознавая всего могущества этого человека, уже успевшего подчинить себе волю собаки, Феликс сделал шаг в его сторону, и в этот момент Мэдден впился в него своим парализующим взглядом.

Неожиданно Феликсу показалось, что земля под ним разверзлась и он стремительно летит вниз. Его замутило от внезапной потери опоры под ногами и резкой боли в висках, мышцы словно онемели…

«Нет‑нет, это неправда, – попытался успокоить он себя. – Меня просто загипнотизировали – как Кемпи».

Однако мысли вдруг смешались, на время лишив способности сосредоточиваться на чем бы то ни было. Когда же Феликс пришел в себя, он увидел, что сидит на стуле, установленном посреди сцены. На коленях у него был аккордеон, а перед ним плескался целый океан незнакомых лиц.

Это невозможно…

Но он отчетливо ощущал жесткость сиденья, тяжесть инструмента, пот, льющийся с него ручьем, и яркий свет софитов.

Феликс не различал отдельных людей – только присутствие огромной аудитории в затемненном зале. И все они хотели, чтобы он…

… играл.

Руки Феликса затряслись. Он забыл, как попал сюда. Он помнил лишь о том, что находится на виду у многочисленной публики, и чувствовал животный страх, сковавший все его тело словно в ночном кошмаре. Он был холоднее льда, а в груди стремительно нарастала мучительная теснота. Сердце билось все быстрее и быстрее. Каждый вдох давался с большим трудом. Зрители оглушали его, громко кашляя, шелестя одеждой, притоптывая, хихикая…

«Они знают, – ужаснулся Феликс. – Знают, что я не могу…»

Слева послышался сдавленный смешок. Издавший его работник сцены поспешно зажал себе рот, однако в глазах его продолжали прыгать веселые чертики.

Феликс тупо замотал головой. В горле у него пересохло, и все, что он мог сделать, – это устремить на расшумевшуюся аудиторию умоляющий взгляд:

– Пожалуйста…

Эй, ты, детина, где же твоя смелость? – прозвучал у него в мозгу дразнящий голос.

– Я…

Играй или умри!

– Нет, я…

Ноги Феликса задрожали, и, если бы не ремень на плече, его аккордеон упал бы на пол.

Играй!

Смех в зале стал громче, и Феликсу показалось, что его внутренности начали сворачиваться в пульсирующий комок.

Играй!

– Н‑не могу…

Или умри!

Обмякнув на стуле, Феликс уткнулся вспотевшим лбом в прохладный корпус аккордеона и крепко обхватил его обеими руками.

Смех перерос в настоящий хохот, от которого заломило затылок. Сердце колотилось с такой силой, словно собиралось вот‑вот разорваться на части. Острая боль пронизывала каждую клеточку тела…

Играй!

Очередной взрыв смеха прозвучал подобно раскату грома.

Феликс застонал, пытаясь произнести слова, вертевшиеся в его воспаленном сознании:

– Я…

Или умри!

Рев хохочущей публики сотряс сцену. Тысячи пальцев дружно указали на Феликса, высмеивая его страх. Люди слились в одно живое колышущееся месиво, которое пило его ужас, словно вампир свежую кровь.

– Я… я не могу…

Шоу началось, мальчик, – протрубил у Феликса в ушах незримый голос. – Настало время либо играть, либо…

Значит, это все, что ему осталось. … умереть.

2

Поручив сыну и брату присматривать за женой и дочерью, Чарли Бойд приехал в Дедушкин дом.