Это не было телепатией кокона Свободных (который, надо сказать, на поверхности планеты изрядно глючил). Это не было работой внедренного кем-то когда-то наночипа, которому недавно придумали наконец свое название и который был виновником известной землянам телепатии. Это не было эмпатией эрхшшаа, хотя и базировалось на ней. Кеша и Вита строили новый язык. Не в смысле «эсперанто», а в смысле нового способа общения. Или старого, но потерянного. Потому что первичный, до «раскрытия», язык маленьких эрхшшаа развивается естественным образом, а потом у них появляется (вернее, внедряется) формальная звуковая речь, основы которой вбиты прямо в наследственную память. После «раскрытия» молодые котята доучивали язык (так сказать, расширенную версию) уже обычным способом: с родителями и учителями, в общении с другими эрхшшаа разных возрастов. Полгода в поясе астероидов позволили Кеше наверстать этот пробел в образовании. Но именно тогда и выяснилось, что раннее, спровоцированное стрессом «раскрытие» и массированное воздействие людей привели к тому, что атавистическая сигнальная система не отключилась, как ей это положено, а желает развиваться дальше.

…Первыми всегда приходили картинки, которые наподобие снежного кома обрастали чем-то — ощущениями? Вита называла их (вслух, потом) «словами». А еще — «характеристиками», «свойствами» или «понятиями». Кеша никак не называл. Потому что они были всегда, раньше слов, и это слова  нуждались в объяснениях, а не наоборот.

«Вита» было словом, обозначающим Биту. «Кеша» — Кешу. Но вот слово человеческого языка «мама», которое в человеческом языке отчасти обозначало и Биту тоже, внутрри было только похоже на Биту, немножко, ближе к «сейчас», потому что существовало «раньше», когда «мама» была везде, всегда, тепло, кормить, безопасно, уютно, ласково, вокруг, почти вокруг, рядом, близко, прятаться… а еще рядом был Второй. Кеша помнил это «раньше», плохо, но помнил. А для слова «Вита» нужен был уже не такой ряд — или оболочка: ласково, рядом, недалеко, уютно, говорить, безопасно, защищать, узнавать, кормить, играть, говорить-говорить-говорить, прибежать, прыгнуть, Адам, мы. Это главные.

А для слова «Кеша» слов-оболочек очень долго вообще не находилось. Ну, если напрячься, получится пушистый прыгучий шарик, который заполняет «внутрри» целиком. И, пожалуй, только Вита (из людей, конечно) могла различить под пушистостью грубый шрам, с которым Кешка настолько свыкся, что уже и забыл. Шрам на том месте, где должен был быть Второй.

И сравнительно недавно — с месяц назад? — появилось слово «музыка».

В культуре эрхшшаа музыка отсутствовала начисто. Почему — вопрос отдельный. Возможно, роковую роль сыграло устройство голосовых связок, повышенная острота слуха — или, наоборот, сверхчувственное восприятие; возможно, странным образом аукнулась генная модификация — но дальше мурчания и боевых кличей коты так и не ушли.

Музыка обрушилась на Кешу отнюдь не молнией или ударом финского ножа, но последствия оказались сопоставимы. После концерта, где он впервые услышал настоящую музыку — и певицу, которую он упорно звал «Р-р-р-рена» вместо «Елена Антоновна», — котенок выпал из реальности больше чем на неделю. Он хотел только одного — слушать и петь, слушать и петь, и чтобы у него получалось точно так же. Однако переупрямить биологию не удалось. Эрхшшаа действительно не приспособлены были к вокалу.

И котенок начал присматривать себе подходящий музыкальный инструмент. Такой, чтобы от его голоса шерсть вставала дыбом, а в голове кружились радуги, водопады и неведомые планеты. Ну или хотя бы такой, чтобы ясно говорил всем: «Встань! Делай как я! Ни от чего не завись!»

Это так красиво…

Москва, Россия.