Знал бы он, какой опыт она принесла на берега Волхова из прошлой своей жизни!

Дедич еще какое-то время рассматривал ее в упор, будто хотел увидеть именно те тайные причины, о которых она умолчала. Мальфрид почтительно опустила глаза. Во взгляде его было что-то очень знакомое – такие глаза она сто раз в своей прошлой жизни видела на княжеских пирах в Киеве. И жрецы бывают немного пьяны…

– Ну, ладно. – Дедич взял ее руку с золотым кольцом и приподнял, словно хотел убедиться, что она не потеряла это сокровище. – Целый год еще тебе сей перстень носить. Что вынулось, то и сбудется.

Дедич ушел обратно к мужчинам, но Мальфрид еще какое-то время стояла на том же месте у костра, унимая волнение. В эту ночь Занебесье и Закрадье наперебой говорили с ней множеством голосов, и она лишь впитывала их, надеясь, что понимание придет потом.

* * *

Едва рассвело настолько, что можно было без опаски пересечь Волхов, госпожа Сванхейд собралась домой. Гулянье еще продолжалось: пылали вдоль берега огни, зажженные от самого большого костра на вершине Волховой могилы, в обчине ели бычка и другое угощение, пили пиво, мужчины расхаживали между костров с рогами и чашами, полными пива. Молодежь играла и водила круги. Лишь кое-кто из женщин уже направлялся по домам, чтобы уложить спать тех детей, кого брали с собой, да старики и старухи, вспомнив молодость, повлекли усталые кости отдыхать.

– Останься, – уговаривала Мальфрид Бера, пока он провожал ее и Сванхейд до ладьи. – Куда ты собрался, ты что, столетний дед? Все девки здесь, а ты домой? Тебя засмеют.

Она вовсе не хотела с ним расставаться, но ей жаль было, если он из-за нее пропустит гулянье с теми девушками, что не состоят с ним в родстве.

– Плевать, – отвечал Бер. – Я с тебя глаз не спущу, пока ты не окажешься дома. Дроттнинг, я прав?

– Пожалуй, да, – кивнул Сванхейд. – Правда, я думаю, у меня из рук ее не вырвут, но если ты хочешь нас проводить…

– Я – ваш единственный мужчина, и мне некому вас поручить.

Мальфрид не очень поняла, о чем они говорят, но не возражала больше. На самом деле ей было приятно, что Бер предпочел ее и Сванхейд всем девам на игрищах – а уж он бы там без подруги не остался.

Но самой Мальфрид стало уже не до игр. Она была взбудоражена, возбуждена и от этого устала; ей хотелось тепла и покоя. К рассвету повеяло прохладой. Усевшись на заднюю скамью, Мальфрид плотнее стянула на груди шерстяной платок. Заодно ощутила, как устала. Мышцы рук и ног немного ныли после плавания.

– Я уж думал, если Доброта вдруг одолеет, мне придется вызвать его потом самому, – сказал Бер, когда лодья отошла от берега и тронулась наискось через Волхов, держа вниз по течению. – Слава асам, Дедич оказался не такой уж старый хрен…

Мальфрид хмыкнула, а Сванхейд засмеялась:

– Дедич – старый хрен? Да сколько же, по-твоему, ему лет?

– Сорок? – предположила Мальфрид.

– Думаю, чуть больше тридцати. Его женили после той войны со смолянами. Я была на его свадьбе. Ему было лет семнадцать или чуть больше. Так что хрен его не такой уж и старый! Уж можешь мне поверить, он этой ночью не одну ниву вспахал, не в одном колодце коня напоил!

Мальфрид закрыла рот рукой, чтобы скрыть непочтительный смех. Несмотря на преклонные годы, избавившие Сванхейд от подобных порывов, она не разучилась разбираться в мужчинах.

И тут Мальфрид укусила себя за палец, пораженная внезапным пониманием. Взгляд Дедича, когда он подошел к ней возле костров, так и стоял перед ее мысленным взором, и с опозданием она узнала это выражение.

Лет с тринадцати она на каждом пиру ловила на себе такие взгляды подвыпивших княгининых гостей.