Я не переставал зариться на голову и говорить о своем желании директрисе музея, с которой у меня сложились прекрасные отношения. Каждый раз она просила меня набраться терпения, ее взгляд более не омрачался, когда я переходил в разговоре к этой навязчивой идее. Она хотела вначале удостовериться, что слепок головы хранится в подвалах музея: та литейная форма с выступами внутри, что однажды могла бы воспроизвести нужные черты, если туда вновь залить воск. Все ее усилия оказались напрасны: это была одна из немногих утраченных форм (теперь можно вспомнить, что искала она Жанну д'Арк вместо Людовика XVII). Она предложила мне заказать у формовщика слепок и затем залить его тонким слоем воска, чтобы получилось подобие маски. Я отказался. И я опасался, что какая-нибудь работница случайно выберет голову, начнет ее реставрировать, принаряжать и тем самым изуродует. Директриса признала: мое желание столь сильно и твердо, что было бы справедливым, если бы я добился от нее, чтобы она сберегла голову от подобного риска: нарочно безразличным тоном она дала некоторые указания, позаботилась о планах на переливку и в итоге совсем спрятала из ВИДУ голову в глубине полки позади многочисленных рядов наперсниц. И все равно я дрожал. В конце концов, я убедил ее, что нужно украсть голову, тем более что ее брат сухо отверг ее доводы.

Она призналась мне, что сразу же отдаст мне эту голову, если все дело лишь в ней, но ведь речь шла и о ее религиозном чувстве и опасениях: она каждую неделю ходила в церковь, а в подобном похищении не так-то просто исповедоваться. Мое вожделение, в конце концов, привело к тому, что я наделил голову чем-то священным, тогда она постаралась отвлечь меня, предлагая другие головы, которые охотно могла бы стащить, ведь эту, украсть эту она неспособна. Я догадался, что могу подвести ее к тому, что хочу, еще вот-вот, и желание исполнится: однажды, когда мы были в мастерской одни, я спокойно взял восковую руку и разбил у нее на глазах.

Распорядившись, чтобы починили руку, она допустила промах, работницы принялись подтрунивать: они знали, что ее предусмотрительность не допускала подобной оплошности. Она предложила мне круизную программу, затем сезон в Зальцбурге, я отвергал все это, как и приглашения вместе поужинать. Однажды ближе к вечеру, когда мы должны были отправиться за покупками, довольно необычными, поскольку речь шла о том, чтобы взглянуть и посравнивать у двух братьев-сквалыг унаследованные ими стеклянные глаза, я услышал возле полураскрытой двери беседу: администраторша музея отказывалась выдать ей незаполненный чек, у нее самой на деле не было никакой чековой книжки, ей дали понять, что после известной истории ей могли оставлять лишь скромную сумму наличных денег. Братьев дома не оказалось, почуяв торг, они не открыли дверь; я взялся описывать ей похищение головы Жанны д'Арк. Было столь вероятно, что она поверит в него, так что я добавил разных деталей.

Нужно было проникнуть в музей вечером, когда бы мы не могли никого встретить, кроме ночного сторожа, весьма преданного, которого денежная купюра сделала бы немым. Нам следовало запастись большой сумкой, чтобы положить в нее голову; плюс ко всему это служило поводом для ужина. Она с такой уверенностью говорила о том, что мы заберем голову с собой, что я тотчас же отправился разоряться к антиквару, дабы подарить Жанне самый красивый пьедестал: черную египетскую подставку с инкрустированными изображениями цариц. Времени оставалось лишь на то, чтобы антиквар принес подставку мне домой, и я сразу помчался в музей. Было поздно. В окаймляющем музей крытом пассаже я встретил поднимавшего ворот плаща худощавого брата, он узнал меня и нелюбезно приветствовал. Стало быть, он мог бы свидетельствовать, что видел меня этим вечером в такой-то час.