Кира попробовала рассмеяться, но вышел всхлип. Который перерос в стон.

– Ма-а-акс… – Перевела дыхание. – Ты разговариваешь с моей грудью?

– Ну не с тобой же разговаривать? – глухо отозвался он, уткнувшись лицом в ложбинку между своими недавними собеседницами. – Ты вечно какую-то чушь несёшь.

– Макс, отпусти меня, тебе же тяжело.

– Нет.

И он принялся за нее всерьёз. Влажно и жарко его губы и язык просто сводили ее с ума. Сначала правую. Потом левую. Идеально сладко. Кира начала дрожать, вцепилась крепче в его плечи, голова бессильно откинулась назад. Если он еще раз сделает вот так языком – то сжатая пружина внизу живота бабахнет. Точно бабахнет.

Дрожащие от возбуждения женские пальцы гладят дрожащие от напряжения мужские плечи.

– Отпусти.

Он помотал головой, не выпуская изо рта ее сосок. Оргазм подкатил совсем близко.

– Максим, пожалуйста… Я так не могу…

– Ладно, на кровати, я понял!

Он опустил ее вниз резко. Ставшие сверхчувствительными после всех его манипуляций соски царапнули о пуговицы рубашки. Кира зашипела. Макс чертыхнулся извинениями, а она зажала ему рот ладонью. И прижалась всем телом – потому что было и больно, и сладко. И потому что сама уже на грани.

– Послушай… – зашептала ему на ухо. Должна сказать. Ему хочется говорить всё как есть. И не должно быть между ними ничего, никаких тайн и секретов. А Макс должен знать. Не бог весть какой секрет, а знать должен. И почему-то сейчас совсем не стыдно говорить о таком откровенном и интимном. Сейчас стыдливость осталась где-то далеко. – Если ты будешь так и дальше поступать с моей грудью…

– Тебе не нравится? – выдохнул он.

– …то я кончу. Очень скоро.

Он замер.

– Только… Только от этого?

– Да. У меня… очень чувствительная грудь. И соски. Я и так уже еле держусь, еще чуть-чуть и….

– Офигеть… – выдохнул ей в висок. А потом отстранился. – Живо снимай с себя всё! Я хочу это проверить.

Всё она не сняла – на Кире остались простые белые шортики. И ему почему-то было дико приятно видеть скромное белье на ней. Не хотела радовать Козикова. А самому Максу любые трусы на Кире в кайф. Лишь бы снять их быстрее. Но пока оставил на месте. Как и свои.

А потом они, наконец-то, оказались на кровати – как ее бухарство и требовало. И там, в постели, капризное, ехидное и взбалмошное ханство окончательно превратилось в нежную и страстную деву. Она металась и всхлипывала, вздрагивала и стонала под его прикосновениями и поцелуями. Была офигенно, охренительно искренней и настоящей в своем наслаждении. И слишком поздно Макс вспомнил о предупреждении. Заигрался. Увлёкся. Совсем низкий, горловой стон, ее лопатки отрываются от матраса. Он еще успевает скользнуть ладонью вниз по животу и прижать пальцы к влажному хлопку. Прижать раз, другой. А потом Кира резко вздрагивает, заваливается на бок, подтягивая колени к животу и прижимая обеими руками его ладонь под аккомпанемент тихого: «Чё-е-е-рт…» А там, под ладонью, бьётся – горячо и ритмично. В комнате слышится восхищённое: «Вау…», сказанное мужским голосом. И позже, когда Кира перестает дрожать, Макс прижимает ее к себе – крепко и плотно. И шепчет куда-то во влажный висок.

– Вот я знал.