— В следующий раз? О чем ты? Разве я не загладил причиненное тебе зло?

— Может, да, а может, и нет. Я же тебе сказал, слишком много всего надо обдумать. Я ушел!

Эрнест плюхнулся обратно в кресло. Он был совершенно обессилен, его терпение — на пределе. Никогда еще он не проводил такой душераздирающей, утомительной сессии. А теперь оказывается, что все напрасно! Глядя, как Мергеш плетется прочь, Эрнест пробормотал про себя: «Иди-иди!» А потом добавил насмешливую фразу матери: «Geh Gesunter Heit».

Тут Мергеш остановился как вкопанный, а затем повернул обратно.

— Я слышал. Я умею читать мысли.

Ой, подумал Эрнест. Но держал голову высоко и смотрел на приближающегося Мергеша.

— Да, я тебя слышал. Ты сказал «Geh Gesunter Heit». И я знаю, что это значит — разве ты не знал, что я хорошо говорю по-немецки? Ты меня благословил. Хоть ты и не думал, что я услышу, ты пожелал мне уйти в добром здоровье. И я тронут твоим пожеланием. Очень тронут. Я знаю, что тебе пришлось из-за меня пережить. Я знаю, как сильно ты хочешь освободить эту женщину — не только ради нее, но и ради себя самого. И даже после всех огромных усилий, даже не зная, удалось ли тебе загладить причиненное зло, ты нашел в себе достаточно благородства, любви и доброты, чтобы пожелать мне здоровья. Это, может быть, самый щедрый дар в моей жизни. Прощай, друг.

— Прощай, Мергеш, — сказал Эрнест, глядя, как кот удаляется, уже бодрее, грациозной, кошачьей походкой. И подумал: «Это мне кажется, или он сильно уменьшился?»

— Может, мы еще встретимся, — сказал Мергес, не сбиваясь с шага. — Я подумываю осесть в Калифорнии.

— Я обещаю, Мергеш, — крикнул Эрнест ему вслед. — Буду тебя хорошо кормить. Жареный краб и кинза каждую ночь.

Опять воцарилась темнота. Следующее, что увидел Эрнест, было розовое свечение восхода. Теперь я знаю, что такое «ночь после трудного дня», подумал он, сел в кровати, потянулся и стал глядеть на спящую Артемиду. Он был уверен, что Мергеш покинет измерение снов. А остальная часть проклятия? Они про это не говорили. Несколько минут Эрнест обдумывал перспективы — связь с женщиной, которая так часто бывает сексуально ненасытной, дикой. Он тихо выскользнул из кровати, оделся и пошел вниз.

Артемида, услышав его шаги, крикнула:

— Эрнест, не уходи! Что-то изменилось. Я свободна, я знаю. Я чувствую. Не уходи, пожалуйста. Уже не надо.

— Я иду за завтраком. Десять минут, — крикнул Эрнест от парадной двери. — Мне срочно нужен бублик с большим количеством семечек и плавленым сыром. Вчера я видел тут поблизости магазин.

Он как раз отпирал машину, когда в спальне открылось окно и послышался голос Артемиды.

— Эрнест, не забудь, я веганка. Никакого сыра. Возьми мне…

— Я знаю. Авокадо. Я запомнил.

От автора

В этой книге я пытался быть одновременно рассказчиком и учителем. В случаях, когда эти две роли противоречили друг другу и мне приходилось выбирать между сочным педагогическим комментарием и поддержанием захватывающего ритма сюжета, я почти всегда решал в пользу сюжета и пытался выполнять свою учительскую миссию через косвенные рассуждения.

Читатели, заинтересованные в дальнейшем обсуждении, могут обратиться к моему веб-сайту: www.yalom.com. Там я привожу нужные ссылки на профессиональную литературу и обсуждаю ряд технических аспектов этих шести историй: конфиденциальность информации о пациентах, грань между художественной и документальной литературой, терапевтические отношения, внеисторичный подход «здесь и сейчас», терапевтическую прозрачность, экзистенциальные подходы к терапии, динамику тяжелой утраты.