— Такъ эту. Она погрубѣе будетъ и на нее, надѣюсь, никто ужъ не позарится. Какъ тебя звать, милая? — спросилъ Колояровъ скуластую женщину.

— Степанидой, баринъ.

Степаниду тотчасъ-же оставили одну, а другую женщину удалили.

Уходя, женщина воскликнула:

— Вѣдь вотъ счастье-же людямъ, прямо собачье счастье! Сегодня только въ пріютъ къ акушеркѣ записалась и ужъ мѣсто себѣ слопала, а я, несчастная, недѣлю здѣсь сижу.

XVI

Степанидѣ тотчасъ-же были объявлены Колояровымъ условія найма.

— Докормишь ребенка до конца, будешь къ нему внимательна, ласкова — и все наше бѣлье, которое мы тебѣ дадимъ, всѣ наряды кормилицы — все тебѣ пойдетъ, — сообщилъ ей Колояровъ.

— Съ удовольствіемъ, баринъ, съ удовольствіемъ. Я къ дѣтямъ ласкова, люблю дѣтей, — отвѣчала та.

— И тюфякъ тебѣ, и подушки тебѣ отдадимъ, будь только къ своимъ обязанностямъ исполнительна.

— О, онѣ эти правила всѣ знаютъ! — замѣтила акушерка. — Сюда и неученая-то придетъ, такъ сейчасъ-же научатъ. Здѣсь школа.

— Я, милая Софья Петровна, въ первый разъ по мѣстамъ, — отвѣчала Степанида и тутъ-же спросила Колоярова: — А сапоги и калоши, баринъ, тоже, на вашъ счетъ?

— Я не знаю, какъ у насъ теперешняя мамка живетъ. Жена это знаетъ. Но хорошо, пусть будутъ и сапоги съ калошами наши. Только долженъ предупредить, что вѣдь со двора мы тебя одну отпускать не будемъ.

— Ой, баринъ! Такъ какъ-же тогда?

— А ужъ тамъ какъ знаешь! Гулять мы тебя будемъ пускать, но въ сопровожденіи бонны или горничной.

— Баринъ, ваше благородіе! — вырвалось у Степаниды, и лицо ея омрачилось.

— Да вѣдь ужъ это порядокъ извѣстный для тѣхъ, кто въ мамки поступаетъ, — замѣтила ей акушерка.

— А какъ-же ребеночка-то моего мнѣ навѣстить? Вѣдь онъ у меня теперь у квартирной хозяйки.

— Ребеночка должна въ воспитательный отдать! Отдашь и получишь билетъ. Откормишь господскаго ребенка и возьмешь своего, — вразумляла ее акушерка и прибавила:- Да чего притворяешься-то! Ты вѣдь все это лучше насъ знаешь. Ты вѣдь въ кормилицахъ жила въ воспитательномъ.

— Жила, жила, но изъ-за того и ушла, что тамъ воли мало, да и жалованье пустое. Опять-же трехъ кормишь. Свой и два чужихъ ребенка на груди.

— Ты что: замужняя или дѣвица? — поинтересовался Колояровъ.

— Дѣвушка, — отвѣчала Степанида и потупилась. — Гдѣ замужней быть!

— Замужняя большая рѣдкость, — вставила свое слово акушерка. — Онѣ не идутъ въ кормилицы. Да и бракуютъ ихъ. Вѣдь мужъ своими посѣщеніями надоѣстъ. А не пустить нельзя — мужъ.

— Нѣтъ, нѣтъ! чтобъ никакихъ посѣщеній! — воскликнулъ Колояровъ. — Такъ вотъ думай, Степанида, а нѣтъ, такъ мы съ другой уговоримся.

— Нѣтъ, зачѣмъ-же… Я согласна буду. А только кто-же за ребеночка моего въ воспитательный платить будетъ?

— Конечно-же, ты… — быстро отвѣчала ей акушерка. — Ты это должна дѣлать изъ своего жалованья.

— Да велико-ли жалованье, барыня Софья Петровна!

— Ахъ, ты неблагодарная! Да такого жалованья иной писарь-чиновникъ не получаетъ. Зачѣмъ-же ты въ пріютъ записалась? Зачѣмъ-же ты въ кормилицы идешь, если недовольна? — упрекнула Степаниду акушерка.

— Да я довольна, а только вонъ у генеральши одной моя землячка жила, такъ тамъ и за ребеночка ейнаго въ воспитательный платили.