— Что-о-о!

Реймонду не понравился такой поворот разговора. Все внутренности у него скрутило. Что за сволочной мир! С какой стати Марко говорит, что эти свиньи у него внутри ?

— Как я уже сказал, этим летом мы встретились со всеми членами нашего патруля, — продолжал Марко. — Знаешь, как они отзывались о тебе — все до одного? С их слов выходило, что такого верного товарища, такого славного, доброго, одним словом, во всех отношениях замечательного человека они никогда в жизни не встречали. Абсолютно все говорили о тебе с любовью и нежностью, Реймонд. Ну не забавно ли?

— Забавно? Да это просто какой-то бред.

— И как ты его объяснишь?

Реймонд пожал плечами и скривился.

— Я спас им жизнь. То есть они решили, что я им ее спас. Может, они поэтому и распустили слюни?

— Вряд ли. Мое отношение к тебе тоже не вполне объективно, так что докапываться до истины пришлось с помощью психиатров. И все же я хорошо помню, что перед тем патрулированием тебя и твоих товарищей разделяла глубокая пропасть. Они, видишь ли, не то чтобы ненавидели тебя; они боялись твоих насмешек. Ты действовал на них каким-то замораживающим образом, так что их неприязнь к тебе всегда оставалась на одной и той же стадии — неловкости и растерянности. Любой психиатр скажет, что такое отношение — со стороны как группы, так и отдельного человека — не может превратиться в восхищение и глубокое уважение просто из чувства благодарности. Нет, нет и нет.

— Что ж, жизнь — не конкурс популярности, — хмыкнул Реймонд. — Я не просил их меня любить.

— Сейчас я докажу со всей очевидностью, что тебе влезли в голову, Реймонд. Как-то ты полушутя сказал мне, что после армии стал испытывать гораздо больший интерес к женщинам, чем прежде. Раз уж пришлось тебя испугать, придется и смутить. Мы всё проверили. Мы в этом деле эксперты. Эксперты среди экспертов. Мы прочесали твою жизнь вдоль и поперек. Когда ты закончил службу, тебе было двадцать два, почти двадцать три, и ты ни разу в жизни не спал с женщиной. Мало того, ты ни разу даже не целовал женщину. Я прав, Реймонд? — Марко перегнулся через стол. Его глаза светились нежностью. Он произнес совсем тихо: — Ты ведь даже не целовал Джози, верно, Реймонд?

— Твои люди нашли Джози? В Аргентине?

Реймонд вовсе не разозлился. Давным-давно он раз и навсегда сказал себе, что Марко не может стать для него источником никакого зла. Тем не менее услышанное сейчас его потрясло, и такое за всю историю их отношений произошло впервые. Реймонд испытывал восторг от общения с человеком, который видел Джози, сидел с ней за одним столом и разговаривал, о чем бы то ни было, а он к тому же разговаривал с Джози о Реймонде, о том прекрасном далеком лете — и о поцелуях. Казалось, Реймонд смотрит сам на себя сверху вниз, с космических высот, и видит забегаловку Чарли и одновременно — свою милую Джози, в беседке, под большим розовым кустом, она сидит и вяжет что-то мягкое и теплое, там, в Аргентине.

— У меня не было выбора. Я должен был узнать. И я хочу, чтобы ты уразумел: преодолеть расстояние в десять тысяч миль и обратно только ради того, чтобы получить ответ на один-единственный вопрос — пустяк перед лицом той угрозы, которую этот ответ дополнительно подтверждает.

— Но Бен, послушай, ведь Джози… в конце концов, Джози…

— Потому-то я и привел с собой этих двух людей. По этой самой и единственной причине. Думаешь, я стал бы говорить о таких вещах — о вещах, я прекрасно знаю, святых и дорогих твоему сердцу — в присутствии посторонних, если бы нам не было так отчаянно необходимо пробиться к тебе? — Реймонд не отозвался; он думал о Джози, Джози, которую потерял и которую никогда уже не вернет.