Происшедший разговор — начало их долгой беседы…

— Да что же тут удивительного? Все говорят: повадки у тебя, что у кошки, — отвечал Кунтуар. — Только ведь и у кошки много хороших качеств.

— Конечно, кошка ловит мышей! Это, что ли, хочешь ты отнести к ее заслугам?

— Почему же только это? Кошки любят своих котят. Защищая их, готовы пожертвовать собственной жизнью. А ты спокойно наблюдал, как гибнет собственный сын, совершенно здоровый парень.

— Арман мне не сын, ты знаешь это прекрасно! — разозлился Ергазы. — Я никогда не считал его сыном, не хочу считать и сейчас, после его смерти!

— Вот в этом-то вся беда. И все же воспитывал его ты!

— Никакому он воспитанию не поддавался! Я всегда знал, что Армана исправит только могила!

— Я думаю, дело в другом: чтобы воспитывать других — самому надо быть воспитанным. Хоть раз в жизни загляни в собственное нутро. Верно ли — идти по жизни, не сделав ни одного-единственного шага, который не принес бы пользу лично тебе?

Ергазы не стерпел, перебил Кунтуара:

— Я что, должен приносить пользу лично тебе, что ли? Видно, только и осталось мне — написать за тебя кандидатскую, которую ты до старости никак не одолеешь?

— Брось юродствовать. Не написал я ни кандидатской, ни докторской. Это только моя вина. И ни на чьи плечи я ее не сваливаю. А ведь случается, и профессор, и доктор наук не скажут нужного слова в науке, не помогут решить сложную хозяйственную проблему. Но сейчас речь о другом: родительские обязанности, товарищеский долг, честь и совесть… То великодушие, без которого невозможно человеку жить на свете. Наконец, зависть.

— Наверное, я завидую тебе, несчастный! — захохотал Ергазы.

— Нет, я не несчастный! Мое счастье — это моя работа. Без настоящего дела — это действительно жалкий человек.

— Догадываюсь. Снова имеешь в виду меня! По-твоему, я человек без таланта?

— Скажу прямо. Когда-то мне казалось, что ты талантлив. Поэтому почитал тебя и ценил. Но все способности ты истратил на свою карьеру и этим обокрал себя. Да не только себя, но и тех, кто возлагал на тебя надежды.

Ергазы от волнения весь покрылся красными пятнами.

— Пусть твое сердце не болит за меня! Как-нибудь обойдусь без нравоучений! — кричал он, вскочив с места.

— Ты забыл, Ергазы, одну истину. Друг говорит правду, которая заставляет плакать, враг — ложь, вызывающую довольную улыбку. Я все еще считаю себя твоим другом. И желаю только добра.

— Послушать твои советы, так получается, что мне надо заново родиться!

— Я прощал тебе все. И советы, которые ты давал Пеилжану по поводу пасквильной статьи на меня, и старания закрыть экспедицию, обвинить меня в растрате государственных средств. Простил и твои хлопоты об отправке меня на пенсию до получения результатов работы экспедиции, и еще многое. Но смерть Армана — никогда не прощу.

В этот момент в кабинет с радостным лицом решительно вошел один из сотрудников Ергазы.

— Поздравляю вас! — обратился он к своему директору. — Только что узнал: президиум допустил к голосованию при выборах в академики две кандидатуры — Пеилжана и вас!

— Неужели обоих?!

— Да. Оказывается, в каком-то другом отделении была вакансия. Ее передали общественным наукам, а потом — и нашему институту. Утверждение президиума — это уже без пяти минут академик! Так что примите мои поздравления!

— Вот оно, что такое счастье! — воскликнул Ергазы.