Один кричал, что нужно немедленно арестовывать и «давить», а другой требовал собрать больше доказательств.
– Через 72 часа вам придется его отпустить, а еще через сутки он исчезнет, и трупы будут появляться уже в другом месте, – говорил Бакин, и спорить с этим было сложно. С другой стороны, если он распознал слежку, то мог сбежать и без ареста.
Утром 18 октября оперативники отзвонились в отделение и сообщили, что Головкин исчез. Все отделение замерло в напряженном ожидании, а начальство из Москвы, как будто почувствовав неладное, потребовало, чтобы Бакин на следующий день приехал с докладом. До самого вечера все хранили молчание, а вечером машину Головкина увидели во дворе рядом с квартирой его матери. Оперативники выдохнули. Никто еще не был на сто процентов уверен в виновности зоотехника, но все так долго считали его единственной подходящей кандидатурой, что теперь не хотели упускать шанс закрыть дело.
Утром Бакин поехал на ковер в Москву, а в местном отделении проводили очередную планерку. Начав с привычного обсуждения более мелких дел, все очень быстро переключились на Головкина.
– Что по задержанию? – поинтересовался один из оперативников.
– Бакин в Москве, – подал голос кто-то из сотрудников.
Смолеева будто случайно открыла папку с фотографиями трех детских трупов, найденных две недели назад. Телицын подтянул к себе папку и стал рассматривать снимки. Мужчина взглянул на Наталью, а потом незаметно пододвинул папку поближе к начальнику отдела. Так, чтобы тот обратил на нее внимание.
– А это что? – спросил вдруг начальник отдела, указывая на расплывчатые светлые пятна на голове одного из ребят. Плохое качество фотографии превращало детали в набор цветных пятен, из которых складывалась кое-какая картинка.
– Седина, – ответила Наталья. – Они поседели перед смертью.
Мужчина еще несколько мгновений смотрел на нечеткие полароидные снимки, а потом наконец произнес:
– Раз Бакин в отъезде, будем действовать своими силами.
24
Гараж
1992 г., Одинцовский район
Головкин чувствовал: что-то идет не так, но, как ни силился, не мог вспомнить в своих ответах на допросе каких-то ошибок. Казалось, все прошло гладко, а в милицию кого только не вызывали после обнаружения останков той последней троицы! Вроде переживать было особо не о чем, но он ощущал смутное беспокойство. То возле конезавода, то у дома на глаза попадались одни и те же машины, в которых маячили хмурые люди. Ему начинало казаться, что за ним следят, и осознавать это было крайне неприятно. В гараж Головкин теперь ходил с опаской. Каждый раз, когда на манеже его обступали дети, чтобы о чем-то поговорить, он замечал, как туда заходит кто-то из сотрудников и начинает наблюдать. Если раньше он работал в гордом одиночестве, то теперь всегда кто-то крутился рядом и буквально заглядывал под локоть. Ему нравилось напевать или сыпать шуточками во время осмотра или осеменения лошадей, но сейчас он старался делать все тихо и незаметно, однако же все равно постоянно ловил на себе чьи-то взгляды.
Останки мальчиков нашли в начале октября 1992 года. Об этом шумела пресса, и на конезаводе все только и обсуждали жуткое происшествие. Головкина эти разговоры больше не веселили, они его пугали. Всякий раз, когда он ехал в универсам или к матери, за ним следовала черная «Волга», не заметить которую мог только слепой. С ним никто не беседовал, но создавалось впечатление, что слежка ведется круглосуточно. Или ему только так казалось.
Головкин решил, что ему нужно успокоиться и прийти в себя. Он сообщил начальству, что уйдет в отпуск на пару дней раньше, собрал кое-какие вещи и отправился к матери. Ему хотелось провести там пару дней, а потом уехать куда-нибудь в дом отдыха. |