Глаза у Миши загорелись. Он обошел все музеи Москвы, выискивая хоть что-то, связанное с лошадьми, а теперь выясняется: есть какая-то заброшенная сторожка, в которой собрано все то, на что он мечтал хотя бы взглянуть.

– Почему сразу не сказали? При чем здесь картошка? – спросил Миша. Ответ его сейчас не слишком интересовал, все мысли уже занимали найденные сокровища.

– Услышал бы кто-нибудь, и нас бы опередили. Я хочу все это добро перевезти и открыть музей при конезаводе. Поможешь?

– Естественно, – ответил подросток. Все это звучало куда интереснее ковыряния в земле.

– Тогда не обижайся, но мне нужно будет тебе глаза закрыть, когда выйдем, а то я тебя знаю, растреплешь кому-нибудь, и от сторожки через десять минут ничего не останется.

Миша оторопел от этой просьбы, но спорить не стал. В конце концов, дяде Сереже виднее. Поезд вдруг замедлил ход, подъезжая к очередной станции.

– Нам пора, – сказал Головкин, поднимаясь с лавочки.

Они вышли на станции Портновская. Справа и слева от платформы тянулся лес, конца и края которому не было видно. Ни домов, ни хоть каких-то дорог. Только узкая тропинка, ведущая в лес.

– Понятно, почему эту сторожку никто не нашел, – пробормотал подросток.

Головкин изобразил улыбку и начал стягивать с головы кепку с надписью «Речфлот», чтобы надвинуть ее на глаза Мише. Подросток недоверчиво наблюдал за этими манипуляциями, но ничего против сказать не решился.

– Будешь держать меня за плечо и идти, не спотыкаясь, – велел Головкин.

Посмотрев по сторонам и убедившись, что вокруг никого нет, мужчина взял Мишу за плечо и повел в сторону леса.

– Что ты маме сказал? – неожиданно спросил Головкин, когда они прошли уже достаточно много.

– Да ничего такого. К другу на дачу картошку копать поехал, – ответил подросток.

Мужчина вдруг замедлил ход, из-за чего Миша споткнулся о какую-то корягу.

– Хорошо, что тебя пускают после случая с «возбудителем», – хмыкнул дядя Сережа.

– Ну, я же ничего и не делал. Это ребята придумали, девочек пригласили и подмешали. Когда я пришел, нужно уже было вызывать врачей. Мама знает, что я бы так не поступил. Это неправильно, понимаете? – Миша говорил медленно, полностью сконцентрировавшись на том, чтобы идти не оступаясь.

– Ты сам не подмешивал «возбудитель»? – переспросил Головкин.

– Нет, я говорил им, это плохая идея, а когда понял, что все без толку, пошел домой, – пояснил парнишка.

Мужчина снова замедлил ход, и Миша в очередной раз запнулся обо что-то.

– Можно снять кепку? Я все равно уже не смогу объяснить, где сторожка, – спросил подросток, потирая ушибленную ногу.

– Что? Сторожка? Нет, сейчас… – Головкин вдруг снял руку с Мишиного плеча. – Постой здесь, я проверю, все ли на месте.

Он сделал два шага вперед и обернулся. Миша все так же, не шевелясь, стоял посреди леса. Глаза его закрывал козырек кепки, но было очевидно, что он нервничает, хотя и не решается ничего сказать.

– Почему ты отказался идти с друзьями? – спросил Головкин, стоя в десяти метрах от подростка.

– Нельзя людям ничего подмешивать. Если бы они честно предложили девчонкам выпить, другое дело, – ответил Миша, ощупывая повязку. – Можно уже снять?

– Сейчас, погоди, я проверю. Надеюсь, нас не опередили, – ответил мужчина, внимательно наблюдая за беспомощным, растерянным мальчиком и сжимая в руках приготовленную заранее веревку.