Хотя Темпл указывал ей на второе кресло у камина, Мара подошла к графину в дальнем конце буфета и наполнила один стакан, затем другой. После чего повернулась к хозяину и проговорила:

— Мне разрешается выпить, разве нет? Или вы намерены держать графин при себе и выдавать мне по капле?

Он немного подумал и ответил:

— Хорошо. Угощайся.

Мара пересекла комнату и протянула ему один из стаканов, надеясь, что он не увидит, как дрожит ее рука.

— Спасибо, — сказала она.

— Думаешь, сможешь вежливостью набрать очки?

Мара присела на краешек кресла напротив.

— Думаю, вежливость не повредит.

Темпл приложился к своему стакану. Мара с облегчением выдохнула и сказала:

— Повторяю, я не хотела этого делать.

— Возможно, — отозвался он. — Полагаю, ты неплохо повеселилась за эти двенадцать лет.

Она немного помолчала.

— А если я скажу, что никакого удовольствия за эти годы не получила, что мне приходилось очень нелегко?

— Советую ничего подобного мне не рассказывать. Кажется, сочувствие у меня закончилось.

Мара прищурилась, глядя на него.

— А вы тяжелый человек…

Он сделал еще глоток.

— Ничего удивительного после двенадцати-то лет одиночества.

— Это не должно было произойти так, как произошло, — сказала она, понимая, что открывает ему больше, чем собиралась. — Мы вас не узнали.

Темпл замер.

— «Мы»? Что это значит?

Она не ответила.

— Ты сказала… «мы»? — Он подался вперед. — А, ты и твой брат! Мне нужно было драться с ним, когда он просил. Он заслуживает хорошей трепки. — Он… — Темпл помолчал. — Твой брат помог тебе бежать. Помог тебе… — Темпл схватился за голову. — Чем-то опоить меня! — воскликнул он, и его черные глаза широко распахнулись.

Мара вскочила с кресла, чувствуя, как бешено колотится ее сердце. Темпл тоже поднялся, выпрямившись в полный рост; он был выше, крупнее и крепче любого известного ей мужчины. В юности она восхищалась его ростом и сложением. Все в нем ее интриговало, влекло…

— Вы меня опоили! — снова закричал Темпл.

Мара торопливо поставила перед собой стул.

— Мы были детьми, — попыталась она оправдаться.

Тут Темпл вдруг покачнулся и прорычал:

— Черт побери! Да ты, оказывается… — Выронив стакан, он рванулся к ней, промахнулся и схватился за спинку стула. — Ты сделала это… снова…

Он рухнул на пол.

Одно дело опоить человека единожды, но два раза — это уже чересчур. И ведь она вовсе не чудовище… Впрочем, очнувшись, он в это не поверит.

Мара стояла над герцогом Ламонтом, рухнувшим на пол в собственном кабинете, как подрубленный дуб, и обдумывала, что делать дальше.

Он не оставил ей выбора. Наверное, надо повторять это снова и снова, и тогда она, возможно, перестанет чувствовать себя виноватой.

Он угрожал, что сделает ее своей пленницей. Да он просто чудовище! Боже правый, какой он огромный… И даже без сознания выглядит устрашающе.

Но он красивый, хотя — и не в классическом смысле.

Мара обвела Темпла взглядом; посмотрела на могучие руки и ноги, на превосходно сшитый костюм, на жилы, вздувшиеся на шее и видневшиеся над воротничком рубашки без галстука. Заметила она и ямочку на подбородке, а также шрамы…

Даже со шрамами его лицо выдавало аристократическое происхождение — сплошные острые грани.