У нас в роду люди добропорядочные и, как ни трудно вам теперь поверить, весьма строгих нравов… Но могу заверить вас, что, с тех пор как я увидел вас, ни одна женщина в мире не сможет внушить мне настоящей любви… Вот почему я навсегда сохраню к вам самое глубочайшее почтение…
Она почувствовала, как к глазам подступают слезы. У нее больше не было сил. И подумала про себя, что останься она еще хоть ненадолго, непременно разрыдается в его присутствии, он примется утешать ее, и тогда она станет легкой добычей, которая сдастся без малейшего сопротивления. К тому же она еще не знала, солгал ли он ей снова или все-таки сказал правду.
Он привлек ее к себе, ища ее губ, и на сей раз она не отвернулась от него.
Но Жак сам отстранился и легонько подтолкнул, провожая до двери. А там, уже окончательно прощаясь с нею, голосом, неожиданно задрожавшим от нежности, прошептал:
— Доброй ночи, Мари… и прощайте.
Рано утром, едва забрезжил рассвет, он оседлал свою лошадь и ускакал, не дожидаясь, пока Мари появится в зале таверны.
Несмотря на бессонную ночь и целый день, проведенный в пути, он не чувствовал ни малейшей усталости. Мысли его блуждали где-то далеко-далеко. Он думал о только что пережитом приключении, которое сохранит в его душе куда больше волнующих воспоминаний, чем любая пошлая любовная интрижка на постоялом дворе, от которой потом не испытываешь ничего, кроме отвращения…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Игорный дом на Медвежьей улице
На углу сквера и Медвежьей улицы в полном согласии с полицейскими распоряжениями господина де Ларени мерцал фонарь. Однако свет его был недостаточно ярок, чтобы, как того требовали правила для такого рода заведений, по-настоящему вырвать из мрака игорный дом почтенной мадам Бриго. Да и сам особняк выглядел не слишком-то презентабельно; а едва войдя внутрь, посетитель не без удивления оглядывался по сторонам, ощущая свойственную подобным заведениям обстановку чего-то подпольного. Фасад,покрытый толстым слоем краски дурного желтоватого оттенка, изрядно облупился от времени; мраморные ступеньки перед входом покрылись выбоинами от сапог с тяжелыми шпорами, а железные кольца, к которым некогда всадники, спешащие поскорее облегчить свои кошельки, привязывали лошадей, уже и вовсе отвалились.
Не удивительно, что Жак, свернув вместе со своим братом Пьером Диэлем, сеньором владений Водрок, со сквера в сторону описанного особняка, окинул его взглядом, в котором легко читались досада и скука. Он не в первый раз переступал порог этого заведения. Тем не менее не припомнил ни одного случая, чтобы приходил сюда не иначе как по настоятельной просьбе младшего брата, к которому питал слабость и почти отцовскую привязанность.
Водрок был завсегдатаем салона мадам Бриго и посещал его с завидным усердием. Жаку, напротив, претила обстановка этого игорного дома, который, как разглядел он с первого же взгляда, был местом, где замышлялись всякие сомнительные махинации, плелись интриги, завязывались любовные знакомства и адюльтеры, а между двумя партиями в ландскнехт обделывались делишки самого разного свойства. Именно здесь родилась слава пары-тройки знаменитостей, которым суждено было занять видное место при дворе. И состояния здесь куда чаще делались не на сукне игорных столов, а где-то вокруг них. Следует ли удивляться, что салон пользовался завидной репутацией.
Там назначали друг другу встречи самые знатные вельможи. Сам Колиньи, сын адмирала, пригоршнями бросал здесь на зеленое сукно золотые монеты, добытые, как утверждали злые языки, с помощью каких-то грязных махинаций, о которых не ведал даже папаша-адмирал. И уж каждый вечер в салоне можно было встретить достопочтенного господина Фуке, президента Американской Островной компании. |