|
Из воспоминаний Анастасии Цветаевой
Май 1921 После моего расставанья с Мариной прошло три с половиной года. Когда наша письменная связь упрочилась, она прислала мне через ехавшего в мои края (друга и поклонника ее стихов, служившего в Красной армии) Б.А. Бессарабова письмо с вызовом меня в Москву на работу, машинописный сборник стихов 1917 1921 годов. «Юношеские стихи» , мне посвященные, переправленный на старую орфографию (красными чернилами ее рукой) – и пуд белой муки – продать – на дорогу… <…> Май 1921 года. Путь, загражденный раньше Гражданской войной, был свободен, но ехать мне с восьмилетним сыном пришлось девять суток. Ехали в теплушке вместе с другими, кому посчастливилось достать пропуск. Но мой пропуск был дан прямо до Москвы, а по пути, в Мелитополе, как сообщили слухи, требовали добавочного. Нас могли высадить – и куда бы мы делись, сорвавшись с места и не доехав до своего? Миг был страшен. Зажав в руке бумагу с магическим, словом «Москва», я пригнулась за ворохом багажа, прижав к себе сына, фонарный луч, шаривший по головам, скользнул мимо нас, мы облегченно вздохнули: беда миновала. Москва – наша! <…> 21 22 мая (в Николин день?) мы подъехали к Москве. Поезд остановился за Рогожской заставой. Как помню я этот час! Ливень и то, как в просвете меж его струй блеснула искра купола Храма Спасителя, и снова его заволокло, и как мы чудом, на отложенные для этого гроши, наняли ломовика, в Москву ехавшего, и, взгрузив на него наш жидкий багаж (все, что могли поднять наши четыре руки, – остальное из уцелевшего скарба было брошено у друзей), – мокрые до нитки, мы въехали в еле видимую за струями ливня Москву. Может быть, вспомнилось бы детство и отрочество, въезды осенью из Тарусы на знакомые улицы с золочеными вывесками кренделей у булочных и трактиров Садовой, но ливень, обращавший улицы в реки, отбивал память. <…>…Комната совсем темна (это идут те минуты, которые Пушкиным: «…заря сменить другую спешит, дав ночи – полчаса…»). Лежим, глаза в ночь. Марина говорит, я слушаю: <…>…Борис Бессарабов (он не застал тебя, жаль), – ну, ты его тут увидишь – юный, мужественный, а румянец – детский, или, как бывает у девушек, «кровь с молоком». Настоящая русская душа! Так ко мне привязался! Красноармеец. Как понимает стихи! Друг. Все сделает, что, увидит, нужно. Редкий человек».
Из воспоминаний Бориса Бессарабова Инспекция в Закавказье. Лето 1921 года
Состав инспекции: начальник – начальник жел<езно>до р<ожных> войск Республики – тов<арищ> Скребнев, комисcap инспекции – я, главный инженер – Соловьев. Инспекция размещалась в мягком салонном вагоне. В моем распоряжении было два купе – служебное и бытовое. Скребнев был с своей женой. Маршрут инспекции: Ст<анция> Лозовая . Я был занят шифровкой срочного донесения в Москву. Вагон с инспекцией передвигали по путям. Задвинули в гущу мешочников. Стук в купе. Товарищ Скребнев: «Тов<арищ> комиссар, срочно Вам надо заняться с толпой, окружающей нашу инспекцию, если хотите, чтобы мы уцелели…» Быстро спрятал шифр и пошел к выходу. Открыл дверь. Необозримое море разъяренной толпы мешочников, мужчин, женщин с детьми, братишек матросов и армейцев в разных формах. Со мной на пороге, лицом к лицу, встретился невероятных размеров великан – братишка матрос с гранатами за поясом. |
