|
Каролину охватил страх, смутный, но непреодолимый; не смея обернуться назад, она дала шпоры Жаке и, так никого и не увидев, помчалась вперед. Герцог был в десяти шагах от того места, где произошла эта странная встреча. Он ничего не разглядел, но слышал, каким испуганным голосом говорила мадемуазель де Сен Жене в ту минуту, когда внезапно остановилась ее лошадь. Герцог опрометью кинулся к незнакомцу и, очутившись с ним нос к носу, схватил его за ворот. – Кто вы такой? – крикнул он. Незнакомец упорно старался вырваться из рук и скрыться, но герцог, обладавший силой поистине геркулесовой, вывел своего противника из чащи на середину аллеи. Каково же было его удивление, когда он увидел перед собой брата! – Боже мой, Урбен! – воскликнул он. – Я тебя не ударил? Кажется, нет… Отчего ты молчал? – Не знаю, – отвечал очень взволнованный маркиз де Вильмер. – Я не узнал твоего голоса… Ты со мной разговаривал? За кого ты меня принял? – Клянусь честью, за обыкновенного вора! Это ты только что напугал мадемуазель де Сен Жене? – Я, вероятно, невольно напугал ее лошадь. А где же сама мадемуазель? – Черт возьми, от страха помчалась прочь. Неужели ты не слышишь, как она скачет к дому? – Зачем же ей бояться меня? – спросил маркиз со странной горечью в голосе. – Я не хотел ее обидеть, – и, устав вести эту игру, маркиз добавил: – я хотел только с ней поговорить. – О ком? Обо мне? – Да, если хочешь, о тебе. Я хотел узнать, любит ли она тебя. – Отчего же ты не заговорил с ней? – Не знаю. Я не мог произнести ни слова. – Тебе нездоровится? – Да, я болен, очень болен сегодня. – Пойдем, брат, домой, – сказал герцог. – Ты, я вижу, весь горишь, а уже выпала роса. – Это не важно, – сказал маркиз, усаживаясь на пень у обочины аллеи. – Я хочу умереть. – Урбен! – воскликнул герцог, которого внезапно осенило. – Так ты любишь мадемуазель де Сен Жене! – Я? Люблю? Разве она не твоя… разве ей не суждено стать твоей любовницей? – Разумеется, нет, если ты ее любишь. Для меня это прихоть, я волочился за ней от безделья и от тщеславия, но она совершенно равнодушна ко мне и даже не поняла меня любовных ухищрений. Клянусь, это правда, как правда то, что я сын своего отца. Она так же чиста, свободна и горда, как в тот день, когда переступила порог нашего дома. – Зачем же ты заманил ее в чащу и оставил одну? – Я тебе только что поклялся – я говорю правду, а ты мне не веришь! По моему, от любви ты ума решился. – Ты дал слово вставить девушку в покое и изменил ему! Я знаю, ты нарушишь любую клятву, если дело касается любовной интриги. Иначе вы, счастливые волокиты, не смогли бы вскружить голову стольким женщинам! Для вас любые обязательства – пустой звук. Разве ты действовал честно, пуская в ход нелепые, а возможно, изощренные уловки – я ведь ничего в этом не понимаю, – играя на самолюбии, на легковерии, на всех слабых или дурных сторонах женской натуры, чтобы заманить мадемуазель де Сен Жене в свои сети? Для тебя нет ничего святого. В твоих глазах добродетель – смешной недуг, от которого нужно излечить беспомощную и неопытную простушку. Разве пропасть, в которую ты пытался завлечь эту девушку без приданого и родовитых предков, не казалась тебе естественным для нее исходом, неважно, счастливым или роковым? Разве ты не издевался надо мной нынче утром, когда уверял, что женишься на ней? А теперь ты говоришь: «Так ты ее любишь? А для меня это прихоть, я волочился за ней от безделья и тщеславия». Вот оно каково, ваше чудовищное тщеславие распутников! Из за него вы готовы вывалять в грязи все, что попадается вам под руку! Ваши взгляды – и те пятнают женщину. |
